Интересно, этот запах мне мерещится, или я действительно призвала сюда ее тень?
– Ты думаешь, тебе это поможет? Да, возможно, у тебя появится ощущение выполненного долга, но настоящего удовлетворения тебе это не принесет. Убив меня, ты не достигнешь того, чего хочешь.
Его доморощенный психоанализ вызывает у меня желание смеяться, и я с трудом сдерживаюсь. Неужели он до сих пор уверен, что сумеет уболтать меня, навешать мне лапши на уши, так что я в конце концов сама откажусь от своих намерений?
– Ты знаешь условия, Стивен. Если ты не согласишься на мое предложение, то будешь официально признан насильником и растлителем малолетних. Академическое сообщество, мнением которого ты так дорожишь, от тебя отвернется. Сомневаюсь, что тебя возьмут на работу даже в муниципальную вечернюю школу в каком-нибудь бедном районе. Скорее всего, ты больше никогда не сможешь преподавать. Не удивлюсь, если папочка Хардинг тебя проклянет.
Последние слова ударили его в самое больное место. Я отчетливо представляла, как они, словно едкая кислота, прожигают его насквозь, как они душат его, оставляя во рту горький привкус золы и остывших углей.
Стивен скрючился в кресле и скрипнул зубами.
– Ты действительно так меня ненавидишь? – Вопрос прозвучал без всякой вопросительной интонации. Как утверждение. – Значит, все те шесть месяцев, что мы были вместе…
– Эти шесть месяцев были нужны, чтобы сегодня мы оказались здесь и я могла дать тебе возможность самому выбрать свою судьбу. Мне нужно было подобраться к тебе поближе, и я это сделала.
– А что, если бы я отказался ехать с тобой в эту дыру?
– У меня был запасной вариант – два заброшенных склада в доках на Ист-Ривер. Тихое местечко, но, конечно, не такое уединенное, как это.
– Я вижу, ты обо всем подумала.
– Я начала составлять свой план, когда мне было двадцать. За годы я довела его до совершенства, так что не воображай, будто я могла чего-то не предусмотреть.
– Когда тебе было двадцать?!
Да, именно в этом возрасте я впервые задумалась о возмездии. Три года ушло на планирование, подготовку, разработку оптимального варианта. И вот настал решающий момент, и он узнал, что кто-то ненавидел его три долгих года. Он узнал, что это была женщина, которая делила с ним ложе, которая улыбалась каждый раз, когда он звал ее по имени, которая подставляла губы, когда он ее целовал, и щипала складку кожи между большим и указательным пальцами, когда глубоко спрятанная ненависть грозила вырваться на поверхность. Представляю, что он сейчас чувствует.
– Именно тогда я увидела тебя в первый раз, но ты меня вряд ли помнишь. Тогда у меня было другое тело – не такое, какое могло бы тебя заинтересовать…
Он открывает рот, чтобы возразить, но я продолжаю:
– Не нужно притворяться. Мы оба знаем, какие женщины нравятся тебе больше всего.
Он скалится – мои слова ему не по душе.
– Да-да, Стивен. Бывало, я часами просиживала в кафе Нормана, пытаясь привлечь твое внимание, но, разумеется, так, чтобы это не бросалось в глаза. Но ты не замечал меня, пока я не вошла в кафе во время дождя – в липнущем к телу полупрозрачном платье и с несчастным выражением лица. Только тогда ты клюнул.
Желание отомстить за Венди было той силой, которая помогла мне избавиться от лишнего жира и заполучить такое тело, какое, как я знала, наверняка ему понравится. Ну или хотя бы привлечет его внимание. Узкие бедра, маленькие груди – нечто среднее между женщиной и ребенком… я не сомневалась, что на это он точно клюнет. Приобрести новую внешность оказалось, однако, гораздо проще, чем измениться внутренне – стать мягкой и покорной, научиться искать его одобрение и в то же время не обременять его своими проблемами – за исключением, разумеется, случаев, когда я намеренно просила о помощи, чтобы он мог разыграть из себя бескорыстного и всемогущего спасителя. Бывало, я колебалась, даже отчаивалась, но каждый раз у меня в голове звучал ее голос: «Помни: только ты и я. Навсегда».
– Как ты узнала? – спрашивает Стивен.
– Узнала что?
– Узнала насчет меня?..
55
В папином кабинете царила полная тишина, в которой неслышимо витала призрачная тень его присутствия. Я пришла сюда из гостиной, спасаясь от многочисленных друзей и коллег, пришедших отдать ему последний долг. Я была уверена, что Кейт сумеет о них позаботиться.
В кабинете я села в папино старое кожаное кресло – единственный предмет обстановки, который следовал за ним, куда бы мы ни переезжали. Он мог вынести разлуку с рабочим столом, но не с креслом. И вот мы с креслом осиротели…
Прижавшись щекой к потертому подголовнику, я втянула ноздрями знакомый запах табака и флердоранжа. Потом я провела пальцами по краю стола, вспоминая, как сидела у него на коленях, делая вид, будто совершаю деловые сделки, и набирая бесконечные цифры на его калькуляторе. В каждом ящике, который я открывала, какая-нибудь мелочь напоминала мне об отце, вызывая в памяти его лицо. В нижнем левом ящике лежал главным образом всякий бумажный хлам – старые счета, квитанции, чистые открытки, но под ними, на самом дне, я обнаружила коробочку с надписью «Лондон» на крышке.