– Хозяевами? – переспросил Рено.
– Они… – Ева отвернулась.
Рено ждал.
– Они купили меня в сиротском поезде в Денвере пять лет назад, – проговорила она тихо.
Рено уже открыл было рот, чтобы бросить саркастическое замечание о бесполезности ее душещипательных сказок, но вдруг понял, что Ева вполне могла говорить правду. Лайэны действительно могли купить ее в сиротском поезде, словно кусок бекона.
Такие вещи случались и раньше. Рено уже слышал о подобном. Некоторые из сирот находили себе дом и семью. Большинство же оставались горемыками. Они работали, как волы, чаще не за деньги, а за кусок хлеба.
Рено медленно кивнул.
– Похоже на правду… Должно быть, их руки совсем плохими стали.
– Они еле могли сдать карты… Особенно дон.
– Они были шулерами?
Ева закрыла глаза, вспомнив пережитый позор и страх, когда ее впервые в этом уличили. Ей было четырнадцать лет. Она так нервничала, что карты рассыпались, когда она тасовала их. Поднимая карты, один из мужчин заметил легкие наколки на тузах, королях и дамах…
– Они были игроками, – сказала Ева бесцветным голосом.
– Шулера.
Ее веки дрогнули.
– Иногда.
– Когда считали, что их не поймают, – произнес Рено, не скрывая презрения.
– Нет, – мягко возразила Ева. – Только тогда, когда их вынуждали обстоятельства. Обычно другие игроки были слишком пьяны и не замечали, какие у них карты и что им сдали.
– Значит, милые старички и научили тебя жульничать, – заметил Рено.
– Они научили меня также говорить и читать по-испански, ездить на любой лошади, готовить, шить и…
– Жульничать в картах, – закончил он. – Я уверен, что они научили тебя и другому… Сколько они брали за несколько часов времяпрепровождения с тобой?
Ничто в голосе или лице Рено не свидетельствовало о гневе, поднимающемся в нем при мысли об обольстительном теле Евы, купленном бродягами за горстку мелочи.
– Что? – спросила Ева.
– Сколько твои работодатели брали за то, что мужчина лез тебе под юбку?
В первый момент Ева была настолько потрясена, что не могла произнести ни слова. Движение ее руки было настолько молниеносным, что мало кто мог бы отразить этот удар.
Рено был одним из тех, кто мог. Он схватил Еву за запястье, когда ее ладонь еще не успела коснуться его щеки, и снова, как и прежде, распластал ее на матрасе.
– Не делай больше этого, – проговорил он хрипло. – Я знаю все о большеглазых девицах, которые раздают пощечины мужчинам, если те не сочтут их, по меньшей мере, леди. Если ты еще раз поднимешь на меня руку, я не собираюсь вести себя по-джентльменски.
Из груди Евы вырвался звук, который был похож и на смех, и на рыдание.
– Ты? Джентльмен?! Джентльмен не будет насиловать леди.
– Но ты никак не леди. Ты нечто, купленное в сиротском поезде и продаваемое, когда мужчина пожелает потратить доллар.
– Ни один мужчина никогда не платил мне!
– Ты просто оказывала услуги? – предположил с иронией Рено. – А они были так благодарны, что оставляли тебе маленький подарок на столике у кровати… Не правда ли?
– Ни один мужчина не лазил мне под юбку ни за плату, ни бесплатно, – сказала Ева ледяным тоном.
Рено откатился в сторону, отпуская Еву. Прежде чем она успела отодвинуться, его рука скользнула под панталоны к наливным бедрам, где густые желтовато-коричневые заросли охраняли вход в девичье лоно.
– Не правда, gata. Я был у тебя под юбкой, а я мужчина.
– Пропади ты пропадом, громила с ружьем, – ответила сквозь зубы Ева ровным голосом, хотя в ее глазах стояли слезы стыда и ярости.
Рено увидел лишь ярость. Он подумал, что ему не следует поворачиваться к ней спиной, по крайней мере, пока она не остынет. Ева была быстрой, очень быстрой, и в этот момент могла, кажется, схватить дробовик и разрядить в него оба ствола.
– Ты такая бешеная, что способна убить из-за шутки? – спросил он насмешливо. – Успокойся! Никто еще от этого не умирал. Продолжай рассказывать.
Ева наблюдала за Рено, прищурив глаза настолько, что видны были только узкие золотые щелки. Рено поднял черную бровь.
– Если тебе не хочется рассказывать, я могу предложить другое занятие для твоего быстрого язычка.
4
– Coca нашел золото, – голос Евы дрожал от гнева. – Он заплатил королевскому представителю, подкупил других чиновников и утаил правду о приисках.
Рено отвел глаза от покрасневших щек и побледневших губ Евы, испытывая чувство, похожее на стыд, за то, что обошелся с ней так грубо. Затем он обругал себя за то, что вообще переживает из-за какой-то девчонки, которая сделала, кажется, все, чтобы его убили, да к тому же украла весь выигрыш и благополучно скрылась.
– А в чем заключалась правда о приисках? – грубо спросил Рено.
– Не все они попали в списки обложения налогами. Числились серебряные прииски, бирюзовые и два золотых. А третий не числился. Он утаил его для себя.
– Продолжай.
Хотя Рено больше не смотрел на Еву, она подумала, что он, кажется, впервые по-настоящему заинтересовался рассказом. Она незаметно для него издала вздох облегчения и продолжила:
– Только старший сын Леона знал о секретном золотом прииске, а потом – старший сын этого сына и так далее, пока журнал не перешел в руки дона Лайэна в начале века, – рассказывала Ева. – К тому времени Испания ушла с Запада, фамилия Аеон стала звучать как Лайэн, и они говорили по-английски лучше, чем по-испански.