Раз в неделю мистер Бирсада писал жене письма и посылал каждой из дочерей по книжке комиксов, но почта в Дакке, так же как и все другие учреждения, не действовала, и вестей от семьи не было больше полугода. Мистер Бирсада приехал в Америку на год по предоставленному правительством Пакистана гранту на изучение растительного мира Новой Англии. Весной и летом он собирал материал в Вермонте и Мэне, а осенью перебрался в университетский городок, расположенный к северу от Бостона, где жили мы, и стал писать книгу о своих изысканиях. Получение гранта было высокой честью, но в переводе на доллары сумма оказалась не очень щедрой. Жил мистер Бирсада в аспирантском общежитии и не имел ни плиты, ни телевизора. Поэтому приходил к нам ужинать и смотреть вечерние новости.
Поначалу я не знала о цели его визитов. Мне было десять лет, родители приехали из Индии и поддерживали связь с другими индийцами из университета, и меня не удивляло, что они приглашали мистера Бирсаду на ужин. Небольшой кампус с узкими, мощенными кирпичом дорожками и белыми зданиями с колоннами находился на окраине городка, который казался еще меньше, чем кампус. В местном супермаркете не продавали горчичное масло, врачи здесь не приходили на дом, а соседи никогда не заглядывали без приглашения, и родители время от времени жаловались на все эти неудобства. В поисках соотечественников в начале каждого семестра они изучали университетский справочник и обводили фамилии земляков. Именно так они отыскали мистера Бирсаду, позвонили ему и позвали в гости.
Не помню его первого визита, так же как второго и третьего, но к концу сентября я настолько привыкла к присутствию этого человека в нашей гостиной, что однажды вечером, бросая кубики льда в кувшин с водой, попросила маму достать четвертый стакан с полки, до которой не могла дотянуться. Мама хлопотала возле плиты, суетясь у сковороды с жареным шпинатом и редисом, и не слышала меня из-за гула вытяжки и беспрестанного шкрябанья лопатки по дну посуды. Я повернулась к отцу, который, опершись на холодильник, ел из горсти кешью со специями.
— Что такое, Лилия?
— Нужен стакан для индийского господина.
— Мистер Бирсада сегодня не придет. Только он больше не индиец, — провозгласил отец, стряхивая соль с аккуратной черной бороды. — Наша страна разделилась еще в сорок седьмом году.
— А я думала, это было, когда Индия получила независимость от Британии, — проговорила я.
— Так и есть. Как только мы обрели свободу, так нас тут же и разделили, — объяснил отец, рисуя пальцем на столе две скрещенные линии. — Как пирог. Индуисты — здесь, мусульмане — здесь. Дакка больше к Индии не относится.
Он рассказал, что во время раздела страны индуисты и мусульмане поджигали дома друг друга. Для многих все еще немыслимо садиться за один стол с бывшими врагами.
Я ничего не понимала. Мистер Бирсада и мои родители говорили на одном языке, смеялись над одними шутками, имели один и тот же тип лица, употребляли в пищу маринованные манго, каждый вечер ели рис руками. Так же как мои родители, мистер Бирсада снимал обувь, прежде чем войти в комнату, жевал фенхель после еды, чтобы улучшить пищеварение, не пил алкоголя, после ужина долго чаевничал, макая в чашку сухое печенье. Тем не менее отец настаивал, чтобы я уразумела разницу, и повел меня к карте мира, висевшей над его столом. Видимо, он волновался, что я могу обидеть нашего гостя, случайно назвав его индийцем, хотя мне не верилось, что мистера Бирсаду можно чем бы то ни было обидеть.
— Мистер Бирсада бенгалец, но он мусульманин, — поведал мне отец. — Поэтому он живет в Восточном Пакистане, а не в Индии.
Его палец проследовал через Атлантический океан, Средиземное море, Ближний Восток и наконец достиг широкого ромбовидного пятна оранжевого цвета, похожего, как когда-то сказала мне мама, на женщину в сари, вытянувшую в сторону левую руку. Различные города были обведены в кружок и соединены линиями, демонстрирующими путешествия родителей, а место их рождения — Калькутта — обозначалось серебряной звездочкой. Я была там лишь однажды и поездки не помнила.
— Видишь, Лилия, это другая страна, она выделена другим цветом, — сказал отец.
Пакистан был желтым, а не оранжевым. Я заметила, что он состоит из двух частей, одна гораздо больше другой, разделенных обширной индийской территорией. Это все равно как Калифорния и Коннектикут обособились бы от Соединенных Штатов и вместе образовали отдельное государство.
Отец легонько постучал костяшками пальцев по моей макушке.
— Ты, конечно, знаешь, что там происходит сейчас? Что Восточный Пакистан борется за независимость?
Я кивнула, хотя ни о чем таком не догадывалась.
Мы вернулись в кухню, где мама откидывала отварной рис на дуршлаг. Отец открыл стоявшую на столе банку и, взяв еще несколько кешью, внимательно взглянул на меня поверх очков.
— Чему вас только в школе учат? Вы проходите историю? Географию?
— Лилия изучает много полезных предметов, — вступилась за меня мама. — Мы теперь живем в этой стране, она здесь родилась. — Мама как будто искренне гордилась данным фактом, словно американское происхождение было моей заслугой. Она от души верила, что мне обеспечены благополучная, безопасная жизнь, хорошее образование, масса возможностей. Мне никогда не придется недоедать, подчиняться комендантскому часу, наблюдать с крыши за бунтами или спасать соседей от расстрела, пряча их в баке для воды, как делали мои родители. — Представь, как бы мы намучились на родине, стараясь определить ее в приличную школу. Как бы она читала при свете керосиновой лампы во время перебоев с электричеством. Вообрази себе вечную нервотрепку, репетиторов, беспрерывные экзамены! — Мама провела рукой по волосам, остриженным так, как подобает кассирше в банке, где она работала на полставки. — Откуда девочке знать про раздел Индии? И вообще, убери эти орехи!
— Но что она изучает о мире? — Отец погремел банкой с кешью. — Что именно им преподают?
Нам преподавали, конечно же, американскую историю и американскую географию. Тот год, впрочем, как и любой другой, мы начали с изучения Войны за независимость. Ездили на экскурсии к Плимутскому камню, гуляли по Тропе Свободы, взбирались на памятник, воздвигнутый в честь битвы при Банкер-Хилле. Составляли из цветного картона диорамы, иллюстрирующие переход Джорджа Вашингтона через бурные воды реки Делавэр, и мастерили кукол, изображавших короля Георга в белых лосинах и с черной лентой в волосах. На контрольных работах нам раздавали контурные карты тринадцати колоний и просили нанести названия, даты, столицы. Я могла делать это с закрытыми глазами.
На следующий день мистер Бирсада пришел, как всегда, в шесть часов вечера. Хотя они с отцом уже были хорошо знакомы, при встрече оба по-прежнему приветствовали друг друга рукопожатием.
— Проходите. Лилия, прими, пожалуйста, пальто у мистера Бирсады.
Гость с изящно намотанным шарфом, в безупречном костюме с шелковым галстуком ступил в прихожую. В его одежде всегда сочетались сливовый, оливковый и шоколадно-коричневый цвета. Он был плотным человеком, и хотя носки ног у него всегда смотрели наружу, а живот слегка выпирал, он все же сохранял солидную осанку, словно держал в обеих руках по чемодану одинакового веса. Уши его поросли пучками седеющих волос, которые, казалось, отсеивали неприятные сведения. У него были густые ресницы, тронутые камфорным маслом, роскошные усы, залихватски закрученные на кончиках, и родинка в форме плоской изюмины в самой середине левой щеки. Он всегда носил черную феску из каракуля, которая крепилась невидимками. Хотя отец каждый раз предлагал заехать за ним на машине, мистер Бирсада предпочитал пройтись пешком от общежития до нашего района; путь занимал около двадцати минут, по дороге наш гость изучал деревья и кустарники, и, когда входил в дом, костяшки его пальцев розовели от свежего осеннего воздуха.
— В Индию хлынул новый поток беженцев, — сказал он.
— По последним подсчетам, их уже девять миллионов, — откликнулся отец.
Мистер Бирсада отдал мне пальто, поскольку это была моя обязанность — вешать его на вешалку у лестницы. Пальто из шерсти в аккуратную серо-синюю клетку с полосатой подкладкой и роговыми пуговицами слабо пахло лаймом. Внутри не было никаких этикеток, только пришитый вручную ярлык с вышитыми на нем гладкими черными нитками курсивными словами «З. Саид, костюмщик». Иногда из кармана выглядывал березовый или кленовый лист.