да на спину свою забросил.
А как забросил, так и загундосил:
— Гой еси,
Добрынюшка победоносный,
ты избавь меня от отбросов:
на моей спине народец поселился
дюже нехороший, расплодился,
сеет, жнёт да пашет,
кожу мою лопатит.
От боли и жить мне тяжко.
Скинь их в море, вояжка!
Вздохнул богатырь, огляделся,
да уж, некуда деться:
сараи, дома и пашни,
люд песни поёт да квасит
капусту в огромных бочках;
сети ставят и бродят
рыбку большую да малую,
солят, сушат да жарят её.
Весело живут, не накладно.
Разозлился Добрынюшка:
— Ладно,
помогу я тебе, рыба-кит,
только ты меня сумей благодарить:
довези до Москвы, до столицы.
Мне оттуда надобно пуститься,
сызнова да по ново,
на поиски нашей пановы,
племянницы князя Владимира.
И меч булатен вынул он,
но вовремя остановился,
мысль темя пронзила. Не поленился
богатырь, взошёл на гору
да как закричит:
— Который
год вы сидите на рыбе?
Вы ж не люди, а грибы!
Не мешайте жить животине.
Знаю я остров в пучине,
формами он, как рыба.
Вот на нём вам плодиться и треба!
Развернул Добрыня кита
туда, где всё смыла волна,
и поплыли они к Сахалину,
там уже прорастала полынью
земелька после цунами,
а последние нивхи не знали
какая их ждёт беда:
люд дурной плывёт сюда,
чтоб раскинуть свои шатры.
Айны, это случайно не вы?
Но такова была сила природы:
кит с людьми уже на подходе,
близёхонько к берегу пристаёт.
Народ на сушу идёт
и дивится долго:
— Как же так? Есть реки, и ёлки
растут особенно смело,
а фонтанов нет. Не умеем
жить мы в таких условиях!
Но кит покинул уже акваторию,
ушёл в Атлантический океан,
коня богатырского подобрав.
А Добрыня махал им руками обеими:
— Да ладно вам,
что из дерева сделано,
то и крепче, чем их кожи кита,
намно-о-ого,
хоть спросите об этом у бога.
Долго ли коротко, рыба-кит плыла,
но до моря Белого, наконец, дошла.
Простилась со спасителем
и в обратный путь
от народа глупого отдохнуть.
А Добрыня в Архангельске попировав
дня эдак три, пустился вплавь
по реке Двине Северной,
на лодочке беленькой.
Доплыл он до Устюга Великого.
Потянуло в леса дикие
его кобылу верную,
та чует зло, проверено!
Доскакали они до избушки,
заходят внутрь, там заячьи ушки
дрожат и трясутся от страха.
Золотом шита рубаха
висит, дожидаясь хозяина.
— Неужто изба боярина? —
богатырь светёлку обходит,
в раскалённую баньку заходит.
Мужичок чудной в бане парится,
белый как лунь, махается
вениками еловыми.
Белки в кадушки дубовые
подливают воду горячую.
«Мужик Забавушку прячет!» —
подумал детина наш милый.
— Тук-тук-тук-тук,
дева-птица не приходила?
Дед Мороз (а это был он)
немало был удивлён:
— Это ж ветром каким надуло
былинничка? Что ли уснула
во дворе охрана моя?
Пойду, вспугну медведя'!
— Медведя' покорить бы надо,
но зима на улице, и засада
в берлоге медвежьей особая:
не страшна вам
дружина хоробрая! —
отвечал ему Добрыня,
одёж скинув половину.
Усмехнулся Мороз:
— Верно чуешь,
с тобой, гляжу, не забалуешь.
Ну проходи, добрый витязь, омойся.
А в тёмну тайгу не суйся,
там баба Яга живая,
она таких, как ты, валит
целыми батальонами,
с друже своими злобными!
— Так вот кто спёр царёву птицу! —
не на шутку Добрыня гневится.
Но однако
разделся, помылся и в драку
не поспешил отправиться,
а остался есть и бахвалиться.
Отдыхал богатырь так неделю.
Уже брюхо наел он
такое же, как у Мороза.
Не выдержал дед:
— Воевода,
не пора ль тебе в путь пуститься?
А то царь, поди, матерится!
Делать нечего, надо ехать.
Хорошо прибаутки брехать
за столом со свежесваренным пивом,
но не от хмеля воин красивый,
а от подвигов ратных.
Взял Добрынюшка меч булатен,
надел кольчугу железную,
пришпорил кобылу верную
и в тёмны леса галопом!
Допылил бы он так до Европы,
да на избу Яги наткнулся.
Шпионом хитрым обернулся
и айда на разведку.