Однако генерал-майор Я. В. Завадовский вскоре умер, и Американцу пришлось судиться с его вдовой, Елизаветой Павловной. Старухой умело руководил сын, граф Иван Яковлевич, бывший преображенец, действительный статский советник и камергер, кавалер ряда орденов. У И. Я. Завадовского имелись обширные связи во всяческих департаментах, и он, стремясь избавиться от докучливого дальнего родственника, предпринял определённые казуистические шаги.
Дело усложнилось и необычайно затянулось.
Известно, что в двадцатые годы Американец посещал Могилёвскую губернию по меньшей мере дважды, в 1825 и 1828 годах[791]. Но на месте, в губернском синедрионе, ему не удалось ускорить разбирательство. Тяжба была перенесена в Петербург и завершилась лишь в следующем десятилетии.
Поездками в Костромскую и Могилёвскую губернии граф Фёдор тогда не ограничился.
Побывал наш герой и в губернии Тамбовской (где для него не нашлось доброго рома).
Кроме того, в январе 1828 года он наведался в Северную столицу[792].
А до визита в Петербург Американец, в 1826–1827 годах, наслаждался Европой и Парижем[793]. По дороге туда, проезжая немецкий курортный город Бад-Эмс, русский путешественник остановился в гостинице «Vier Thurmen»[794].
Там же, в германских землях, Американец с удовольствием подшутил над чиновниками-буквоедами, о чём не преминул потом рассказать князю П. А. Вяземскому. Тот вспоминал о графе: «Где-то в Германии официально спрашивают его: Ihr Character? — Lustig, — отвечает он, — т<о> е<сть> весёлый»[795][796].
Вернувшись домой, в Москву, граф Фёдор вновь не упускал случая повеселиться. И когда в конце декабря 1828 года (или в первые дни января 1829-го) подгулявшие приятели запиской[797] кликнули Американца присоединиться к ним, Фёдор Иванович ответил цидулькой следующего содержания: «О пресвятая и животворящая троица, явлюсь к вам, но уже в пол упитой.
Т<олстой>. Не вином, а наливкой, кою приимите, яко предтечу Толстова» (XIV, 37).
Конец лета и осень 1829 года наш герой провёл уже в солнечной Италии, в частности во Флоренции[798].
«Я вовсе поглупел»[799]. «Много я переменился, состарелся, остыл»[800]. Так писал о себе Американец в конце двадцатых годов. Однако стареть понемногу графу Фёдору Ивановичу решительно не хотелось, и он, игнорируя возраст, бодрился, «бевер-ленился», оставался — буквально во всём, «литера в литеру»[801], — стародавним Американцем, путешествующим
Скоро нашему герою должно было стукнуть пятьдесят.
Толстой, верно, предчувствовал, что близится «холерный век»[802], что вот-вот наступит печальное время, когда о «мятежных склонностях» ему придётся забыть.
И отставной полковник напоследок нещадно «шпорил» себя, торопился пожить всласть.
По утверждению Т. Новосильцевой, Пётр Нащокин как-то сказал об Американце некоей молодой особе: «Если б он вас полюбил и вам бы захотелось вставить в браслет звезду с неба, он бы её достал. Для него не было невозможного, и всё ему покорялось. Клянусь вам, что в его присутствии вы не испугались бы появления льва»[803].
Укрощать хищников седеющему графу не довелось, но зато однажды он едва не вышел к барьеру.
Правда, никакая дама в эту историю замешана не была.
Глава 8. ДУЭЛЬ БЕЗ ДУЭЛИ
Толпа <…> в подлости своей радуется унижению высокого, слабостям могущего. При открытии всякой мерзости, она в восхищении. Он мал, как мы, он мерзок, как мы! Врёте, подлецы: он и мал и мерзок — не так, как вы — иначе.
В жизни Александра Пушкина есть ряд важных эпизодов, которые — в оптике традиционного «пушкиноцентризма» — до сих пор, полагаем, не получили сколько-нибудь удовлетворительного объяснения.
792
«Толстой Фёдор Иванович уехал в Петербург, — сообщил В. Л. Пушкин князю П. А. Вяземскому 2 января 1828 года, — повёз туда Хлюстиных, своих племянников»
793
Первое письмо графа Ф. И. Толстого из Парижа, адресованное князю В. Ф. Гагарину, датировано 3 февраля 1826 года; последнее же — 10 мая 1827 года (НИОР РГБ. Ф. 85. К. 19. Ед. хр. 30. Л. 1–7).
795
Соль шутки (едва ли понятой туземцами) состоит в том, что немецкое слово «Character» имеет несколько значений. Чиновников, разумеется, интересовало
797
Эту записку соорудил князь П. А. Вяземский, а подписали её Д. Н. Болотовский, А. С. Пушкин и С. Д. Киселёв