Я говорил с присущим Вустерам хладнокровием и не думаю, чтобы сторонний наблюдатель заметил, что ваш покорный слуга чем-то смущен, но могу заверить почтеннейшую публику: я был в полном смятении. Сердце мое подпрыгивало так, как не снилось ни Селедке, ни Меченому Макколу, и колотилось о ребра с глухим звуком, который наверняка был слышен в Маркет-Снодсбери. Даже гораздо менее проницательный человек без труда догадался бы, что произошло. Пропустив последнее экстренное сообщение и потому не зная счета в матче, папаша Глоссоп по-прежнему считал, что коровий сливочник — краденое имущество, которое Уилберт умыкнул во время очередной воровской вылазки. Поэтому, преисполненный похвального рвения, он — как и планировал — отправился на поиски в комнату Уилберта, и интуиция, развившаяся во время многолетних поисков туфли, привела его в нужное место. Я испытал горькие — но увы, запоздалые — сожаления в том, что, увлекшись «операцией Апджон», не сообщил ему о последних событиях. В общем, тот самый случай, когда в романах восклицают: «Если б я только знал!»
— Хотел вас спросить, — сказал Уилберт. — Как, по-вашему, я должен поставить в известность миссис Траверс?
Хорошо, что я в тот момент курил именно тот сорт сигарет, которые придают человеку беззаботный вид, поэтому я сумел беззаботно, ну, скажем, почти беззаботно, ответить:
— Пожалуй, лучше не стоит.
— Почему?
— Это может ее огорчить.
— Она такая чувствительная натура?
— Да, чрезвычайно. На вид этого, правда, не скажешь, но внешность обманчива. На вашем месте я бы немного подождал. Возможно, выяснится, что эта штука там, куда вы ее положили, но не думали, что вы ее туда положили. Я хочу сказать, часто бывает так, что кладешь куда-то вещь, а думаешь, что положил ее совсем в другое место, а потом обнаруживаешь, что положил ее не туда, куда думал, а куда-то еще. Ну, вы меня понимаете…
— Нет, не понимаю.
— Просто нужно подождать, возможно, вы ее найдете.
— Думаете, сливочник вернется?
— Думаю.
— Как почтовый голубь?
— Вроде того.
— Вот как? — сказал Уилберт и повернулся, чтобы поздороваться с Бобби и Апджоном, которые только что подошли к лодочному причалу. Мне его манера показалась несколько странной, особенно это его «вот как?», но я был рад, что у него не возникло подозрения, будто эту чертову штуку взял я. Ему легко могло прийти в голову, что дядя Том, пожалев, что продал свое бесценное сокровище, нанял меня его похитить, как это нередко делают коллекционеры. Тем не менее я по-прежнему чувствовал себя весьма неуютно и подумал про себя, что нужно не забыть сказать Родди Глоссопу, чтобы тот как можно скорее незаметно вернул сливочник на прежнее место.
Я перешел туда, где стояли Бобби и Апджон и, хотя я не потерял присутствия духа и был настроен весьма решительно, не мог избавиться от ощущения, какое бывает, когда вместе с воздухом вдохнешь двойную порцию мотыльков. Я испытывал примерно те же чувства, как во время первого исполнения «Свадебной песни пахаря». Я имею в виду первое исполнение на публике, потому что в ванной-то я распевал ее чуть не каждый день.
— Привет, Бобби, — сказал я.
— Привет, Берти, — сказала она.
— Привет, Апджон, — сказал я.
Любой другой на его месте ответил бы: «Привет, Вустер», но он, по своему обыкновению, надулся и издал звук, который издает волк, которому защемило лапу капканом. Он сегодня явно не в духе, черт бы его побрал, подумал я.
Зато Бобби щебетала, как птичка.
— Берти, я только что рассказывала мистеру Апджону о большой рыбе, которую мы вчера здесь видели.
— А, ну да… очень большая рыба.
— Просто гигантская, верно?
— Удивительно крупная.
— Я привела мистера Апджона, чтобы и он на нее посмотрел.
— Правильно сделала. Она вам понравится, Апджон, вот увидите.
Я оказался прав: он был и в самом деле не в духе. В ответ он еще раз исполнил свое волчье ариозо.
— Ничего я смотреть не собираюсь, — сказал он, и я не в силах подыскать слова лучше, чем «брюзгливый», чтобы описать тон, которым он это произнес. — Мне сейчас нельзя выходить из дому — я жду звонка от моего адвоката.
— Ну, я бы не стал беспокоиться из-за каких-то адвокатов, — с сердечной улыбкой сказал я. — Все равно эти крючкотворы вам ничего хорошего не скажут. Им бы только языком молоть. Вы потом всю жизнь будете жалеть, что не увидели эту рыбину. Вы что-то сказали, Апджон? — любезно спросил я.
— Я сказал, мистер Вустер, что вы и мисс Уикем глубоко заблуждаетесь, если думаете, будто меня интересуют рыбы — большие или маленькие. Мне вообще не следовало отлучаться из дома. Я должен немедленно вернуться.