Дылицы
1912. Июнь
В этих раскидистых кленах мы наживемся все лето,
В этой сиреневой даче мы разузорим уют!
Как упоенно юниться! ждать от любви амулета!
Верить, что нам в услажденье птицы и листья поют!
В этих раскидистых кленах есть водопад вдохновенья.
Солнце взаимного чувства, звезды истомы ночной…
Слушай, моя дорогая, лирного сердца биенье,
Знай, что оно пожелало не разлучаться с тобой!
Ты говоришь: я устала… Ты умоляешь: «О, сжалься!
Ласки меня истомляют, я от блаженства больна»…
Разве же это возможно, если зеленые вальсы
В этих раскидистых кленах бурно бравурит Весна?!.
Веймарн
1912. Июнь
Она идет тропинкой в гору.
Закатный отблеск по лицу
И по венчальному кольцу
Скользит оранжево. Бел ворот
Ее рубашечки сквозной.
Завороженная весной,
Она идет в лиловый домик,
Задумавшийся над рекой.
Ее душа теперь в истоме,
В ее лице теперь покой.
Озябший чай и булки с маслом
Ее встречают на столе.
И на лице ее угаслом
К опрозаиченной земле
Читаю нежное презренье,
Слегка лукавую печаль.
Она откидывает шаль
И обдает меня сиренью.
1912. Июнь
Веймарн
Перу И.И. Ясинского посвящаю
Весенней яблони, в нетающем снегу,
Без содрогания я видеть не могу:
Горбатой девушкой — прекрасной, но немой —
Трепещет дерево, туманя гений мой…
Как будто в зеркало — смотрясь в широкий плес,
Она старается смахнуть росинки слез,
И ужасается, и стонет, как арба,
Вняв отражению зловещего горба.
Когда на озеро слетает сон стальной,
Бываю с яблоней, как с девушкой больной,
И, полный нежности и ласковой тоски,
Благоуханные целую лепестки.
Тогда доверчиво, не сдерживая слез,
Она касается слегка моих волос,
Потом берет меня в ветвистое кольцо, —
И я целую ей цветущее лицо.
1910
На реке форелевой, в северной губернии,
В лодке сизым вечером, уток не расстреливай:
Благостны осенние отблески вечерние
В северной губернии, на реке форелевой.
На реке форелевой в трепетной осиновке
Хорошо мечтается над крутыми веслами.
Вечереет холодно. Зябко спят малиновки.
Скачет лодка скользкая камышами рослыми.
На отложье берега лен расцвел мимозами,
А форели шустрятся в речке грациозами.
Август 1911
Элегия («Я ночь не сплю, и вереницей…»)
Я ночь не сплю, и вереницей
Мелькают прожитые дни.
Теперь они,
Как небылицы.
В своих мечтах я вижу Суду
И дом лиловый, как сирень.
Осенний день
Я вижу всюду.
Когда так просто и правдиво
Раскрыл я сердце, как окно…
Как то давно!
Как то красиво!
Я не имею даже вести
О той, которой полон май;
Как ни страдай, —
Не будем вместе.
Я к ней писал, но не достоин
Узнать — счастлива ли она.
Прошла весна,
Но я… спокоен.
О, я не требую ответа,
Ни сожаления, ни слез,
Царица грез
Елисавета!
Биеньем сердца молодого,
Стремленьем любящей души
Хочу тиши
Села родного.
Я на мечте, своей гондоле,
Плыву на Суду в милый дом,
Где мы вдвоем
Без нашей воли.
Меня не видишь ты, царица,
Мечтаешь ты не обо мне…
В усталом сне
Твои ресницы.
1905
Январь, старик в державном сане,
Садится в ветровые сани, —
И устремляется олень,
Воздушней вальсовых касаний
И упоительней, чем лень.
Его разбег направлен к дебрям,
Где режет он дорогу вепрям,
Где глухо бродит пегий лось,
Где быть поэту довелось…
Чем выше кнут, — тем бег проворней,
Тем бег резвее; все узорней
Пушистых кружев серебро.
А сколько визга, сколько скрипа!
То дуб повалится, то липа —
Как обнаженное ребро.
Он любит, этот царь-гуляка,
С душой надменного поляка,
Разгульно-дикую езду…
Пусть душу грех влечет к продаже:
Всех разжигает старец, — даже
Небес полярную звезду!