Прошла минута… две… На третьей в дверях показалась жена банкира.
Она была очень бледна; подавая Вильскому руку, она сказала изменившимся голосом:
— Давно мы не виделись!..
На мгновение ее щеки порозовели.
Наступило короткое молчание, снова прерванное пани Вельт.
— Сегодня я узнала о вашем… не знаю, как назвать… Люди называют это счастьем. Если это и впрямь счастье, тогда я искренне… от всего сердца поздравляю вас!
Вильский поцеловал ей руку. Рука была горяча как огонь, но неподвижна.
Затем заговорили о том о сем, сначала немного принужденно, потом все живее. Вдруг с лестницы донесся голос Вельта.
Пани Амелия, оборвав беседу, быстро спросила:
— Вы, говорят, собираетесь в Краков?
— Приходится…
— Когда?
— Право, еще не знаю.
— Я тоже собираюсь ехать.
— Когда? — спросил теперь Вильский, почувствовав, как у него замерло сердце.
Пани Амелия заколебалась.
— Это еще не совсем решено… — проговорила она.
Банкир поднимался по лестнице.
— В пятницу вечером… — быстро бросила она приглушенным голосом.
Вельт вошел в гостиную; с минуту поговорили втроем, затем банкир увел Вильского в свой кабинет. Там они добрый час считали деньги, после чего расстались совсем по-приятельски.
— Прошу иметь в виду, — сказал банкир на прощание, — я человек сговорчивый, из меня хоть веревки вей. Я к вашим проектам всегда питал сочувствие, и если бы не… Ну, да вы ведь знаете, что такое женская осторожность! Вы, надеюсь, не рассердитесь на мою Амелию, если я скажу, что это она больше всего мешала нашему взаимопониманию. Но вчера я ее окончательно обезоружил. Вы человек удачливый, вам везет, а это много значит в деловых отношениях.
Владислав выходил уже, когда Вельт крикнул вдогонку:
— Одну минутку!.. Знаете что… Давайте будем с вами на «ты». Между друзьями и компаньонами — никаких церемоний — таков мой принцип, Владик!
Дома Владислав нашел несколько визитных карточек от друзей, которые еще вчера не помнили его, и несколько просьб о помощи от бедных людей, которые, видно, чудом успели проведать о его богатстве.
— Вот она, натура человеческая! — сказал он иронически.
— Но ты все-таки помоги этим беднякам, Владик. Кто знает, может, и они уже давно истратили свой последний рубль, — заметила Эленка.
Владислав обещал им помочь; смеясь, описал он ей сердечный прием у Вельта, показал деньги и сообщил, что в пятницу вечером должен ехать в Краков.
— Это значит послезавтра! — шепнула Эленка, бледнея. — Мне будет так грустно…
Он обнял ее, и больше они о поездке не говорили.
На следующий день он сказал, что снял новую квартиру.
— На Краковском, пять комнат с передней и кухней, за восемьсот рублей.
— Нам тут было так хорошо! — ответила Эленка. — О!.. Увидишь, не будет нам счастья на новой квартире…
— Кроме того, — продолжал муж, — мы обзаведемся изящной мебелью, лакеем, горничной и хорошей кухаркой.
— А как же с Матеушовой?
— Действительно… Ладно, мы еще о ней подумаем.
Наступил день отъезда, ветреный, хмурый, слякотный, Вильский был задумчив. Эленка вздыхала. Оба не притронулись к обеду и тревожно ждали вечера.
Около восьми Эленка сказала:
— Я провожу тебя к поезду, хорошо?
— Зачем же, ангел мой, еще простудишься.
В девять к воротам подкатил экипаж.
Владислав медленно надел пальто, взял саквояж. В комнате царило мертвое молчание.
— Недели через две я вернусь, — сказал он глухо.
— Вернешься?.. — шепнула Эленка, кладя голову ему на грудь.
Неожиданно что-то шершавое коснулось руки Вильского. Это старая Матеушова поцеловала его.
Он поспешно вышел за дверь, но, едва спустившись на несколько ступенек, остановился. Ему казалось, будто что-то сковало ему ноги. С минуту помедлив, он вернулся наверх, охваченный сильным волнением. Эленка, еще стоявшая в передней, упала ему на грудь и горько заплакала.
— О, не забывай меня! — еле выговорила она, рыдая.
Он снова ушел; на этот раз Эленка выбежала за ним.
— Владик!
— Да, что?
Она опять бросилась ему на шею, страстно обняла и прошептала:
— Не забудешь? Вернешься?
Сидя в коляске, он еще раз посмотрел вверх и увидел отдернутую штору в окне второго этажа, а рядом какую-то тень.
— О, не забывай меня…
Улицы заволокло туманом. Фонари отсвечивали красным; кругом раздавались шаги прохожих и стук колес.
«Не забудешь?.. вернешься?..» — шептало эхо.