— И вот, вспомнив все это и вновь пережив, Варя долго лежала молча.
На камине тикали часы, в саду за окном шумели деревья, у ворот сонно постукивал в колотушку сторож.
— Кто же их убивает? Немцы? — наконец спросила, тяжело дыша, Варя.
— Натурально, немцы…
Варя быстро приподнялась на кровати, сжала кулачки и нервно крикнула:
— Немцы подлые! Я их ненавижу. Подлые! — и, закрыв руками лицо, торнулась в подушку.
Миша в ответ радостно хихикнул, погасил электрическую лампочку и, помолчав, таинственно прошептал:
— Хочешь, бежим? Ежели согласна немцев бить… бежим с нами… нас трое собирается… Добровольцы.
Сбросив одеяло, он подсел на кровать к Варе и, захлебываясь, быстро заговорил:
— Степа Прыщиков бежит. Многие бегут. Ты почитай газеты… У одного реалиста три Георгия… Разведки… пластуны… знамя… Я на коне… Ты на коне… Дядя Прохор… Бежим!
Но Варя, отмахиваясь локтями, не слушала. Она что-то странное оглядывала внутренним взором, вся вздрагивая: ей представилось, что немец налетел на дядю Прохора и ударил его по шее саблей, а дядя Прохор, замахав руками, как обезглавленный петух крыльями, пустился бежать без головы по полю.
Варя отшатнулась, крикнула.
— Ты чего? — привстав, бросил Миша.
— Я, Мишенька, боюсь… Зачем ты мне рассказываешь? Я боюсь.
— Ну… значит, баба.
Мише так и не удалось склонить сестру к побегу на войну. Да и весь его заговор предательски был открыт глупой нянькой. Она нашла у него под кроватью старинный ржавый пистолет, зазубренный косарь и походную торбу, набитую сухарями и чаем.
У Миши поднялись дыбом волосы, когда в спальню крупными шагами вошел папа.
— Это что значит? Откуда у тебя эта дрянь? — держа руки в карманах, кивнул он глазами на Мишины доспехи, коварно разложенные няней на лежанке.
Мише, прежде чем ответить отцу, необходимо было вернуть самообладание, нужно было не ударить лицом в грязь перед этой девчонкой Варькой, которой он вчера еще так красноречиво говорил про свою отвагу и которая тут же торчит возле няньки и, всячески ужимаясь, вот-вот прыснет смехом. Миша, не поднимая глаз и угадывая все творящееся возле него, мысленно поклялся накрутить сестре косичку тотчас же, как кончится «дело».
— Ты оглох, что ли? — повторил отец.
— Нет, слышу… — весь вспыхнув и вновь почувствовав себя героем, поднял Миша на отца черные, с огоньком глаза.
— Ишь, набычился… — пробурчала няня. — Ты чего это на папашеньку-то волчонком смотришь? Проси прощенья!
Миша вдруг вообразил себя попавшимся в немецкий плен русским солдатом и решил держаться гордо и надменно.
— Это оружие из арсенала, — сказал он и, заложив руки назад, зашагал по комнате, крепко стуча каблуками.
— Из арсена-а-ла? — протянул отец. — Из какого арсенала? А? И это из арсенала? — пряча в усах ядовитую улыбку, вытащил он из торбы круг заплесневевшей колбасы. — И это из арсенала? А? — уже гремел отец, держа в руках красный кисет с махоркой. — И трубка из арсенала?