Но эти два дня старому монголу показались вечностью. Душа начеку была, вся преображенная, насторожившаяся до предела: словно старик переходил по тонкой жердочке чрез пропасть, а жердочка гнется — вот-вот слетишь… Ему и по земле-то ходить горе, а тут приказано идти по тропинке зыбкой.
Жутко старику.
И началась у него новая жизнь: вышел в поле, с пастухами своими живет, свой скот, меченный новым тавром купца, караулит.
А купец в его лавке сидит, торговлю ведет, ждет китайского, в очках, чиновника. Три хозяйских Раптановых сына — вроде приказчиков, тут же в лавке, робкие, прихлопнутые горем, как капканом зайцы.
В полтретьем дне — хвать! — обломилась жердочка.
Охнул старый монгол, затрясся весь: как волк перед овцой, вырос перед ним в желтой кофте чиновник.
— Я знаю, ты — Раптан, из-под Калгана, ты торговый человек, большой должник. Ты богатый. Суд постановил взыскать с тебя долг.
Вдруг душа монгола выпрямилась, взмахнула крыльями.
Твердым голосом сказал монгол:
— Да, я Раптан, честный монгол, старик. Я был богат. Теперь я беден, как после стрижки овца.
— Что-о-о? — грозно протянул чиновник, — а это чье стадо?
— Это стадо хозяйское, русского купца. Поди, справься… Вот тавро его, иди, смотри. Весь скот его. Я служу в пастухах.
Удивился чиновник, сухие губы зло кусает, очки сорвал, опять надел, кашлянул и сердито повернулся так быстро, что шелковая коса его больно хватила старого монгола по лицу.
Потом чиновник бегал в лавку, бегал в дом к купцу Неправедному.
И ничего не получил.
Купец на славу угостил его тремя щами, тремя кашами — рисовой кашей с маслом, рисовой кашей с миндальным молоком, рисовой кашей с черной ягодкой.
Тремя наливками поил самодельными, пахучими, прямо с погреба принесла сама хозяйка. Холодные наливки, а огоньком веселым окатили-обожгли китайское сердце. Китаец то плачет, то смеется. Ему жалко с русским купцом расстаться, уж очень хороший человек, жаль, жаль… Плачет китаец, разливается, очки уронил, подымать стал — упал, лопнули очки…
Купец с ним по-монгольски прекрасно говорит. Раптана ругает: «Мошенник!» — его, купца русского, тоже нагрел старый плут. Раптан выдал вексель на двести тысяч серебром, а в лавке его и на сто тысяч товару нет.
Говорит так, вексель китайцу в нос сует, а сам смешливо кричит по-русски жене:
— Ожарь-ка, Мавра, этой образине собачью ногу… Слопает…
Так ни с чем китаец, и уехал. Даже собственных очков лишился…
Месяц прошел, другой прошел, прокатился год.
Купец все время твердит Раптану:
— Ты ему не верь: он караулит. Они, китайцы, хитрые. Подкараулит, да все и отберет… Еще надо помедлить. Пока паси мое стадо, а я буду торговать…
— Это, друг, мое стадо…
— Ну, ладно, там видно будет.
Но сыновья и внуки роптать начали:
— Иди, проси купца. Теперь ничего, опасности нет. Поблагодари нашего друга, успокой, пусть о нас не заботится…
Надел старик свой новый синий шелковый халат, большие круглые очки надел, взял две ценных вазы, еще ларчик взял из слоновой кости, золотом и серебром его наполнил. Сына своего старшего захватил с собой.
Пошли.
И опять почудилось старому монголу, что он идет через пропасть по тонкой скользкой жердочке, а все небо закрыла желтая туча, и будто гром рокочет: «Как дойдет Раптан до пропасти, гряну молнией и поражу».
Говорит монгол сыну:
— Ох, что-то мне неможется. Возьми, меня под руку — упаду.
Кой-как пришли.
Старик отдышался и торжественно сказал купцу:
— Вот мы хотим благодарить нашего друга. Мы принесли тебе дары. Прими от нас наши дары, и да сохранит тебя бог со всем твоим домом.
И старик упал вместе с сыном купцу в ноги.
Принял купец дары, сказал:
— Спасибо…
Хозяйка унесла дары и заперла в кованый большущий сундук с тремя замками.
— Теперь, друг, позволь тебе напомнить о моем векселе. Ты забыл… Но это ничего, у тебя дел много, забыть легко. Вот мы просим тебя, верни…
Взвилась-вздыбилась купеческая мохнатая душа… Вылупил купец глаза, вобрал в грудь воздуху побольше и, ткнув в дверь пальцем, гаркнул:
— Вон!! Вон!! Все мое — и скот и лавка! Вексель я протестовал… Все мое!! Вон!!
Часто-часто замигал старый монгол, торопливо попятился от своего друга, что-то хотел крикнуть, но, видно, пришел конец, взмахнул руками и грохнулся. Умер старик.
Осиротели дети и внуки Раптана.
То тот, то другой из них заходил к купцу Неправедному. Он их в дом уже не пускал, разговоры вел на крыльце.