Валентин Катаев всегда стремится обнажить внутреннюю, быть может еще скрытую от современников, подлинную тенденцию, направление, в каком пойдет развитие событий. И здесь никогда не покидает его жизнелюбие, вера в победу творческих сил истории. Именно потому острая социальная характеристика, наступательно ироническая, неизменно соседствует у писателя с лирико-романтическими образами, сложными, многогранными, и всегда связующими воедино каждую из катаевских повестей, составляющими их глубинное течение.
К нашим дням обращается художник во второй повести. Глубокое внутреннее напряжение владеет лирическим героем «Святого колодца». Человек ложится на операцию, исход которой предугадать невозможно. Наступают для него тяжкие часы. Собрав все душевные силы, противостоит он грозящей ему гибели. И действие развертывается как полный энергии внутренний монолог, как цепь лирико-философских размышлений героя, а зачастую и открытая полемика с идейным противником. Но все это предстает не в виде публицистических рассуждений, а как поток ярких образов, подымающихся из глубин сознания человека, реальных картин его жизни. И еще важная особенность повести — это не столько воспоминания о пережитом, сколько сегодняшние мысли, сегодняшние тревоги и радости современника, живущего в сложном, противоречивом мире.
Как всегда — и это характерно для творчества Катаева, — повесть ясно говорит о том, что любит и чего не принимает художник в сегодняшнем дне истории. Он раскрывает основной конфликт времени — непримиримое противоречие между добрым повседневным людским бытием и между тем нечеловеческим, бессмысленно-жестоким, разрушительным, чем все еще угрожают современному миру силы реакции.
Символична встреча героя повести с американскими солдатами, летящими через океан. Казалось бы, это просто «славные малые», добродушные парни. Буднично выглядят рядовые атомщики, что, «сделав или еще не успев сделать свое дело — летят с базы домой в отпуск». Но художник беспощадно обнажает истинную суть явления: атомщики враждебны простой человеческой жизни и сами уже обречены, они лишь призраки, не имеющие реального исторического бытия. Недаром один из солдат все время «прятал свое темное, как бы обуглившееся лицо между двух ладоней, приставленных к иллюминатору»: ведь атомный вихрь не пощадит и тех, кто даст ему начало. О том же свидетельствует и сатирический портрет «обыкновенного американского генерала», преисполненного ложной значимости. «Если бы не его большая генеральская фуражка с американским орлом и маленьким лакированным козырьком… его можно было бы принять за Врангеля, или Колчака, или еще какого-нибудь из контрреволюционных генералов времен интервенции». Как и у тех — «бывших», существование атомщика «высшего ранга» исторически иллюзорно.
Рассказчик в лирико-документальных повестях Катаева — один из ее многих персонажей: он живет вместе с ними общей жизнью, время от времени обретает реальный облик и появляется в толпе героев, как второстепенная фигура, попадая при этом то в грустные, то в смешные переделки. В то же время это — лирический герой, наш мыслящий современник, который стремится философски, идейно охватить процессы действительности, понять их, разобраться в самых сложных явлениях. Он задумывается над опытом прошлого и пристально вглядывается в будущее.
Странствия лирического героя по Америке — «незнакомому континенту» — окрашены грустью. Подобно сверхчувствительной антенне, улавливает герой тревожные сигналы в окружающей его духовной и материальной среде. Вещи здесь вытесняют личность, подчиняют ее себе. На родине героя сильны и определенны как привязанности, так и отталкивания людей. Справедливо или несправедливо, но герой одних любит, других отрицает. Глубоким лиризмом пронизаны картины, связанные с центральным образом повести, — картины нескончаемо долгих, трудных дорог. По героя не покидает ощущение, что рядом родные и близкие существа — его жена, дети, что он не одинок. Вместе с женой останавливаются они на рубеже дня и ночи: «Мы шли очень долго и молча, пока вдруг не очутились на площади, охваченной морозным туманом…» Предощущение возможной разлуки подсознательно воплощается у героя в романтическом образе холодного, почти космического простора пустого аэродрома. Но и в этой пустоте бьется для него живое, любящее сердце.
Совсем иные чувства испытывает лирический герой в заокеанской стране. Американский континент предстает как мир, где люди душевно разобщены. Об этом говорит герою и встреча со своей юностью, с женщиной, которую он некогда любил. «И вот мы опять, как тогда, стояли друг против друга — вот я и вот она, — одни-единственные и неповторимые во всем мире, посреди традиционного американского полуосвещенного холла, где в пустом кирпичном камине бушевало, каждый миг распадаясь на куски и вновь сливаясь, газовое пламя — искусственное и неживое, слишком белое…» Подобна этому искусственному пламени и судьба героини, которая, покинув революционную Россию, бежала на чужбину. Страшное одиночество души, разобщенность с окружающим миром — таков удел этой женщины, неспособной вслушаться в тревоги ни старой, ни новой родины: ведь глуха она к подземным взрывам в атомных ущельях Невады, столь явственно слышным герою.
И, оглядываясь назад на собственную долгую жизнь, герой понимает — было в ней главное: общая судьба со своим народом, с родной землей, с «единственной в мире, неповторимой, трижды благословенной страной моей души».
Сложность формы повести «Святой колодец» определяется большой философской и социальной емкостью ее образов. Частные судьбы отдельных людей, как бы случайно выхваченных из толпы, вырастают под пером художника до высоких обобщений. Рассказ об отдельных людях становится повествованием о судьбах мира; вглубь и вширь раздвигаются рамки маленькой лирической повести, она постепенно обретает эпический характер. «Возвращение» героя означает и победу жизни, и внутреннюю, духовную победу над угрозой атомной войны, над силами реакции. Нет, ничто не может сломить душу человека, которая стала частицей души народа, — говорит своей лирико-философской повестью советский художник.
Третья из лирико-документальных повестей Валентина Катаева — «Трава забвения» — обращается к разработке острейшей проблемы современного искусства, к проблеме — Художник и Революция. Две реальные исторические фигуры поставлены в центре повествования: Иван Бунин — художник, чья трагедия была в том, что он не понял и не принял Октябрьской революции, и Владимир Маяковский — ее трибун, глашатай, поэт, чье творчество принадлежит к искусству бунтарскому, новаторскому, «разносящему Октябрьский гул».
История внутреннего творческого становления лирического героя повести неразрывно связана с этими двумя столь антагонистическими образами людей нашей эпохи: «У них у обоих учился я видеть мир — у Бунина и у Маяковского… Но мир-то был разный».
Герой, пойдя на выучку к Бунину, познает секреты высокого мастерства. Но главный из них, высказанный художником-реалистом: «Наблюдайте окружающий вас мир и пишите», — несмотря на всю его ясность и простоту, как раз и вызывает драматический конфликт между мастером слова и его учеником.
Под влиянием старшего художника герою открывается «неисчерпаемый мир подлинной поэзии». Юноша взглянул на окружающую его действительность острыми, зоркими, даже беспощадными «глазами Бунина» и уловил главное: у него родилось «ощущение жизни как поэзии». Ощущение это завладело им целиком, «потому что я вдруг узнал, понял всей душой: вечное присутствие поэзии — в самых простых вещах, мимо которых я проходил раньше, не подозревая, что они в любой момент могут превратиться в произведение искусства, стоит только внимательно в них всмотреться».