Не всем писателям удалось сразу же разобраться в весьма непростой обстановке 20-х годов, в существе общественно-политических событий, борьбы различных литературных тенденций и группировок. К мнению Фадеева его товарищи прислушивались с большим уважением. К примеру, молодая писательница Анна Караваева, которую уговорили вступить в «Перевал», вскоре стала задумываться, насколько правильным был этот ее шаг. Со своими раздумьями и сомнениями она обратилась к Фадееву. Он подробно рассказал о том, что происходит в литературе, каков истинный смысл эстетических теорий и художественной практики «Перевала» и других писательских группировок. Эта беседа имела огромное значение для Караваевой.
«В высказываниях Фадеева, – писала она много лет спустя, – как еще никогда до этого, я как бы увидела картину бытия советской литературы, ее поколений, жизненно и философски разноликих, с неизбежными противоречиями и сложностями идейной борьбы».
Четко ориентироваться в кажущемся хаосе взглядов, концепций, течений Фадеев мог потому, что обладал верным компасом – партийным подходом ко всему происходящему. Он сочетал в себе энергичного работника, проверяющего свои действия соответствием передовой теории мыслителя, озабоченного тем, чтобы повседневными делами утверждать свои идеи. Фадеев – писатель и литературный деятель неотделим от Фадеева – автора ряда статей и докладов о самых актуальных политических и художественных проблемах. В основе его эстетических исканий – мысль о многогранном и полнокровном изображении новой жизни в ее реальности и ее перспективах. Фадеев решительно отвергал теории, узаконивающие произвольные, субъективистские воззрения на искусство.
Бой велся на два фронта.
Фадеев глубоко разобрался в идеалистической сущности высказываний «перевальцев», которые отстаивали приоритет «непосредственных впечатлений», игнорировали социальные корни поведения и мышления людей. Проникать во внутренний мир героев – вот чего требовал от себя и других литераторов Фадеев, осуждая, как сказано в одном из его писем, всякий «психологизм» самодовлеющего характера.
Другим противником Фадеев считал схематизм, однолинейность, механическое прикрепление персонажен к классовому признаку, должностной функции. Лефовский «культ факта» представлялся ему губительным для искусства, поскольку обрекал художников на описательность, фактографию.
В полемике с упрощенчеством и схематизмом родилась теория «живого человека». Ее сторонники, и Фадеев в их числе, стояли за то, чтобы очищать наблюдения от всего внешнего, наносного и, по-толстовски «срывая маски», идти в глубь явлений, фактов, характеров, показывать душевную жизнь людей во всей ее сложности, противоречиях, диалектике развития. Понятное само по себе требование, однако, нередко приводило к той «самодовлеющей» психологии, против которой выступали его авторы. Впрочем, им нужно было уточнять и многое другое. Лозунг «диалектического метода» в художественном творчестве зачастую отождествлялся тогда с философским методом, недоверчивое отношение к псевдоромантике переносилось на романтику вообще и т. д.
Фадеев и его товарищи первыми брались за выяснение отличительных черт нового искусства, и не удивительны допускавшиеся ими ошибки и неточности. Разрастаясь, эти ошибки могли привести к губительным последствиям, как это и случилось впоследствии с руководителями РАПП, которые оказались в тенетах групповщины и грубого администраторства. Фадеев, являвшийся одним из активных деятелей РАПП, признавал свою ответственность за допускавшиеся ошибки и много сделал, чтобы исправить их. Не всегда и не сразу он находил верные решения. Но Фадеев никогда не боялся уточнять высказанные положения, выдвигал новые, подсказанные жизнью, совершенствовал стиль и методы своей практической работы. Для него характерен историзм в подходе к настоящему и прошлому.
По-прежнему обращаясь к темам гражданской войны, Фадеев стремился еще глубже понять самый ход истории, осмыслить масштабы исторического развития, его внутренние закономерности. К этим закономерностям он относит процессы, происходящие в гуще масс и знаменующиеся бурным ростом человеческих индивидуальностей. Оценивая меру гуманизма, значение личности, Фадеев не признает какого бы то ни было противопоставления масштабности исторического развития и нравственных критериев человечности. Кстати, тягу к созданию произведений о «судьбе народной – судьбе человеческой» вместе с Фадеевым испытывал тогда ряд писателей: А.Толстой с его «Хождением по мукам», М.Шолохов с «Тихим Доном», В.Маяковский с «Хорошо!» и другие.