— У меня все готово! — крикнул Кудрявцев из передней лодки.
— Счастливого пути, — ответили мы.
Три пары шестов приподнялись и толкнули лодки вперед. Дружные удары слышались все тише и тише, а ползущие близко у берега лодки все уменьшались и уменьшались, пока не исчезли из глаз.
Тяжелые облака ползли низко и, заволакивая горы, закрывали собой все окружающее. Нестройно пролетела стая гусей на восток, как бы устремляясь за тучами. Туда же летели стаи мелких птиц, будто там, в глубине гор, можно было укрыться от непогоды.
Дождь начался через час после того, как скрылись лодки. Вначале он шел медленно, как бы неохотно, но скоро тучи потемнели, и дождь застучал крупными каплями. Следом за тучами налетел ветер, встрепенулся костер, захлопали борта палатки. Закачалась мертвая тайга.
Мы уже были готовы выступить в поход на Чебулак, но из-за дождя пришлось задержаться. Со мною должны были пойти Павел Назарович и Днепровский; они сидели с котомками, выглядывая из палатки на внешний мир, затянутый дождевой завесой, и надеялись, что ветер угонит тучи и появится солнце.
— Неправда, перестанет, — говорил Днепровский, прислушиваясь к шуму дождя.
— Смотря что «перестанет». Если перестанет ветер, то, считай, дождя хватит на весь день, — отвечал ему Зудов, нетерпеливо посматривая из палатки. — Но, кажется, ветер осилит, смотри, как он расшевелил тучи, вот-вот разорвутся.
Непогода все более властно гуляла над тайгой. С воем и свистом проносился мимо нас ветер. Стало холодно, и люди, убаюканные дождем, постепенно засыпали. Я сидел за дневником и наблюдал, как, опустив на колени голову, спал Пугачев, как, обняв котомку, боролся с дремотой Днепровский, пока она его совсем не одолела. Бурмакин и Алексей давно уже похрапывали, забившись в угол палатки. Павел Назарович долго сопротивлялся, хотя, по его словам, «нет слаще сна, как в дождь». Он все надеялся на ветер, который действительно не унимался, но дождевые тучи, будто споря с ним, продолжали немилосердно поливать наш лагерь.
В час дня, когда прекратился дождь, мы, загрузившись рюкзаками, покинули лагерь. Наш груз состоял из теодолита, топора, двух котелков, рыболовной сети, различной походной мелочи и незначительного количества продовольствия. Мы рассчитывали, что та зеленая тайга, которую мы видели под Чебулаком с вершины гольца Козя, будет милостива к нам и добавит к этому небольшому запасу продовольствия несколько глухарей, а на реке надеялись добыть уток и поймать рыбы. Плащи и телогрейки должны были спасать от дождя, холода и заменять постели. Нашим спутником был и Левка.
Мы считали, что за десять дней нам удастся обследовать район гольца Чебулак. За это время Пугачев, Бурмакин, Алексей и Самбуев займутся лошадьми, вьюками, прорубят тропу вверх по Кизыру, словом — подготовятся к большому переходу.
Густая пихтовая тайга, покрывавшая долину реки Таска, тоже засохла, но все же на Таске мы часто встречали зеленые кедры. На листе маршрутной карты у меня впервые появился условный знак хвойного леса.
Мы подвигались медленно и часто останавливались. То груз неловко лежал на спине, то ремни слишком резали плечи, то обувь жала ноги — этим всегда отличаются первые дни путешествия, пока человек не свыкнется.
Павел Назарович, следуя, видимо, традициям таежника, по пути все время заламывал веточки.
— Зря заботишься, — говорил ему Прокопий. — Неужели на обратном пути заблудимся.
— Может, и зря, но труда-то не трачу, рука сама, по привычке, делает, — ответил ему Павел Назарович и немного погодя добавил: — Тайга, она и есть тайга, заблудиться в ней не мудрено[3].
Чем дальше мы отходили от Кизыра, подбираясь к водораздельному хребту, тем глубже становился снег. Под действием тепла последних дней он размяк, стал водянистым, и мы буквально плыли по нему. Так и не удалось нам выбраться на перевал. Как мы обрадовались, когда промокшие, изрядно промерзшие, наконец-то были обогреты костром. Мы заночевали в небольшом сыролесье, сохранившемся в вершине перевального ключа. А небо все продолжало хмуриться, и ветер не стихал. Левка, зарывшись в мох под старым кедром и уткнув морду в хвост, спал.
— Собака опять непогоду чует: голодная уснула, — сказал Павел Назарович, поглядывая на потемневшее небо.
И действительно, еще не успел свариться ужин, как на огонь стали падать мокрые пушинки снега. Ночь обещала быть холодной и неприятной. Шесть толстых бревен, попарно сложенных концами друг на друга, должны были обогревать нас. Я постелил вблизи огня хвойные ветки, положил под голову котомку и, укрывшись плащом, уснул раньше всех.
3
На следующий год геодезическая партия нашей экспедиции, следуя нашим маршрутом от гольца Чебулак, заблудилась и случайно набрела на заметки Павла Назаровича. Как люди были благодарны человеку, сделавшему их!