— Наверное, попал между скал и выбраться не может, вот и орет! — заявил Павел Назарович.
Минут через тридцать мы уже были у реки, километрах в двух ниже наносника. Спустившись еще ниже, мы за поворотом увидели Левку, и нашей радости не было предела. Он стоял у скалы, зубчатый гребень которой спускается к Ничке, и, приподняв морду, продолжал лаять. Оказалось, на одном из остроконечных выступов этой скалы, на самой вершине, стояла небольшая кабарожка. Она-то и была предметом его внимания. Увидев нас, Левка бросился к скале и, пытаясь взобраться наверх, падал, лаял, злился. А кабарга стояла спокойно, удерживаясь всеми четырьмя ножками на самой вершине выступа. Справа, слева и спереди скала обрывалась стеной, и только к хребту от выступа шел каменистый гребень, весь изорванный уступами. Мы были удивлены, какой рискованный и рассчитанный прыжок нужно было ей сделать, чтобы попасть на тот выступ, который кончался площадкой буквально в ладонь.
— А это кто там? — крикнул Днепровский, заглядывая на другую сторону скалы. — Да ведь это кабарожка, — добавил он и скрылся. Мы поспешили к нему. Там, за поворотом, в россыпи, как раз против выступа, на котором продолжала стоять кабарожка, лежала, корчась в муках, вторая, более крупная, кабарга. Заметив нас, она приподнялась, чтобы прыгнуть, но тотчас же беспомощно упала на камни. У нее были сломаны передние ноги. Ее глаза, черные как уголь, метались из стороны в сторону, точно она откуда-то ждала облегчения.
— Упала, бедняжка, с утеса! — сказал Павел Назарович.
Днепровский вытащил нож и оборвал мучения кабарожки. Сомненья не было: кабарга, спасаясь от Левки, хотела вскочить на выступ, но не рассчитала прыжок и сорвалась вниз.
— Не может быть, чтобы кабарга промахнулась, — возражал Днепровский. — Тут что-то другое!
День уже клонился к вечеру. Павел Назарович поймал Левку, я взвалил на плечи кабаргу, и мы, спустившись пониже, решили на этом закончить свой суетливый день. Прокопий остался у скалы. Не выдержала душа следопыта! Он решил разгадать, что же в действительности было причиной гибели кабарги.
Ночной приют мы нашли под густыми елями, растущими небольшой группой у соседней скалы.
Через полчаса кабарожки уже не было на утесе. Ожидая Днепровского, мы развели костер.
Кабарга — это самый маленький вид оленя и, пожалуй, самый изящный. Я однажды видел на песке след сокжоя[4], на который ступила своей ножкой кабарга, я был удивлен. Оказалось, что ее след в шестнадцать раз меньше следа старшего брата. Природа отдала в безраздельное пользование кабарги скалистые горы с темными ельниками и холодными ключами. В залесенной зоне гор нет более приспособленного животного к жизни в скалах, чем кабарга. Нужно видеть, с какой быстротой она носится по гребням, по карнизам, по скалам, с какой ловкостью прыгает по уступам. Но жизнь этого маленького оленя, несмотря на его приспособленность к обстановке, полна самых невероятных тревог.
В Сибири кабарга держится по всем горным хребтам, за исключением густо населенных районов, где она давно исчезла.
В крупной россыпи, где есть поблизости ягель и вода, или в вершине ключа в корнях и чаще самка-кабарга в мае приносит двух телят, реже — одного, еще реже — трех. По внешности они представляют маленькую копию матери, такие же высокие задние ноги по сравнению с передними, такая же голова, напоминающая морду борзой. С первых дней появления телят на свет над ними властвует страх, и до конца жизни он является их постоянным спутником. Я никогда не видел на кабарожьей тропе следов маленьких телят даже в тех районах, где кабарга держится в большом количестве (среднее течение реки Олёкмы, верховья рек Зеи, Купари, Маи). Я убедился, что мать-кабарга редко бывает вместе с телятами, кроме короткого времени кормежки. Она не видит игры, которой забавляются утренними зорями телята сокжоев, маралов или оленей. Она обычно живет вдали от телят, чаще поселяясь в соседних ключах, видимо, боясь своим постоянным присутствием выдать детей. Спрятанные в россыпи или чаще, телята проводят первый месяц жизни совершенно не покидая своего скрытого убежища. Большую часть времени они спят, и только с появлением матери, которая приходит к ним в строго определенное время, они проявляют признаки жизни. Взбивая мокрыми мордочками вымя матери, они жадно сосут молоко и от наслаждения бьют своими крошечными копытцами о землю. Мать должна довольствоваться этими короткими минутами свидания и, не задерживаясь, исчезать. А малыши снова прячутся до следующего ее прихода.