— Вы не можете... вы не выдадите моего брата!
На миг мистер Харпер остановился, молча любуясь прелестной девушкой, потом прижал ее руки к своей груди и торжественно ответил:
— Не могу и не выдам.— Он ласково положил ей руку на голову и добавил: — Если благословение чужого человека может принести вам благо, примите его.
Мистер Харпер повернулся и, низко поклонившись, вышел из комнаты с деликатностью, вполне оцененной теми, кого он успокоил.
Прямодушие и серьезность незнакомца произвели глубокое впечатление на все семейство, а его слова доставили всем, кроме отца, большое облегчение. Вскоре принесли одежду капитана, которую вместе с другими вещами доставили из города; молодой человек, освободившись от стеснявшей его маскировки, смог наконец предаться радостям встречи со своими близкими, ради которых он подвергал себя такой большой опасности.
Мистер Уортон ушел к себе заниматься своими обычными делами; с Генри остались одни дамы, и началась увлекательная беседа на темы, особенно для них приятные. Даже мисс Пейтон заразилась весельем своих юных родственников, и в течение часа все наслаждались непринужденным разговором, ни разу не вспомнив о том, что им, быть может, грозит опасность. Вскоре они стали вспоминать город и знакомых; мисс Пейтон, никогда не забывавшая приятных часов, проведенных в Нью-Йорке, спросила Генри об их старом приятеле, полковнике Уэлмире.
— О! — весело воскликнул молодой капитан.— Он по-прежнему в городе и, как всегда, красив и галантен.
Редкая женщина не покраснела бы, услышав имя человека, в которого если еще и не была влюблена, то готова была влюбиться, и к тому же предназначенного ей досужей молвой. Именно это случилось с Сарой; она потупила глаза с улыбкой, которая вместе с румянцем, покрывшим ее щеки, сделала ее лицо еще прелестнее.
Капитан Уортон, не замечая смущения сестры, продолжал:
— Порой он грустит, и мы уверяем его, что это признак любви.
Сара подняла глаза на брата, потом посмотрела на тетку, наконец, встретилась взглядом с Френсис, и та, добродушно смеясь, сказала:
— Бедненький! Неужели он влюблен безнадежно?
— Ну что ты, нет... как можно! Старший сын богатого человека, такой красивый, притом полковник!
— Вот уж действительно великие достоинства, особенно последнее!—деланно засмеявшись, заметила Сара.
— Позволь тебе сказать,— серьезно отозвался Генри,— чин полковника — вещь весьма приятная.
— К тому же полковник Уэлмир весьма приятный молодой человек,— добавила младшая сестра.
— Оставь, Френсис,— сказала Сара,—полковник Уэлмир никогда не был твоим любимцем, он слишком предан королю, чтобы прийтись тебе по вкусу.
— А Генри разве не предан королю? — тотчас отпарировала Френсис.
— Полно, полно,— сказала мисс Пейтон,— никаких разногласий насчет полковника: он мой любимец.
— Фанни предпочитает майоров! — вскричал Генри, усаживая младшую сестру себе на колени.
— Глупости! — возразила, покраснев, Френсис, стараясь вырваться из объятий смеющегося брата.
— Больше всего меня удивляет,— продолжал капитан,— что, добившись освобождения нашего отца, Пейтон не постарался задержать мою сестренку в лагере мятежников.
— Это могло бы угрожать его собственной свободе,— с лукавой улыбкой ответила девушка, садясь на прежнее место.— Ты ведь знаешь, что майор Данвуди борется за свободу.
— Свобода!— воскликнула Сара.— Хороша свобода, если вместо одного властителя выбирают пятьдесят!
— Право выбирать себе властителей уже и есть свобода.
— И порой дамы были бы не прочь пользоваться такой свободой,— сказал капитан.
— Прежде всего мы хотели бы иметь возможность выбрать того, кто нам по душе. Не правда ли, тетя Дженнет? —заметила Френсис.
— Ты обращаешься ко мне,— вздрогнув, проговорила мисс Пейтон.— Что я понимаю в этом, дитя мое? Спроси кого-нибудь, кто больше разбирается в таких вопросах.
— Можно подумать, что вы никогда не были молоды! А как же рассказы о прелестной мисс Дженнет Пейтон?
— Вздор, все это вздор, моя дорогая,— сказала тетушка, силясь улыбнуться.— Глупо верить всему, что говорят.
— Вы называете это вздором! — с живостью откликнулся капитан.— Генерал Монтроз по сей день провозглашает тосты в честь мисс Пейтон— я сам это слышал всего лишь несколько недель назад за столом у сэра Генри.
— О Генри, ты такой же дерзкий, как твоя сестра! Хватит болтать глупости... Пойдемте, я покажу вам свои новые рукоделия, я осмелюсь сравнить их с товарами Бёрча.
Сестры и брат пошли вслед за тетушкой, довольные друг другом и всем миром. Когда они поднимались по ступенькам в комнатушку, где мисс Пейтон хранила всякие мелочи домашнего обихода, она все же улучила минуту и спросила племянника, не беспокоит ли генерала Монтроза подагра, как в былые дни их знакомства.
Горьким бывает разочарование, когда, повзрослев, мы обнаруживаем, что даже самые любимые нами существа не лишены слабостей. Но, пока сердце юно и мысли о будущем не омрачены печальным опытом прошлого, наши чувства очень возвышенны; мы с радостью приписываем своим близким и друзьям достоинства, к которым сами стремимся, и добродетели, которые нас учили уважать. Доверчивость, с какой мы проникаемся уважением к людям, кажется присущей нашей натуре, а привязанность наша к родным полна чистоты, так редко сохраняющейся в дальнейшие годы. До самого вечера семья мистера Уортона наслаждалась давно не испытанным счастьем; для юных Уортонов это было счастье нежной любви друг к другу, откровенных дружеских излияний.
Мистер Харпер появился лишь к обеду и, сославшись на какие-то занятия, ушел к себе в комнату, как только встали из-за стола. Несмотря на доверие, которое он завоевал, его уход всех обрадовал: ведь молодой капитан мог оставаться со своими родными не больше нескольких дней — причиной тому были короткий отпуск и опасение быть обнаруженным.
Впрочем, радость встречи вытеснила мысли о грозящей опасности. В течение дня мистер Уортон раза два высказывал сомнения насчет неизвестного гостя, беспокоясь, не выдаст ли тот каким-нибудь образом Генри; однако дети горячо возражали отцу; даже Сара, заодно с братом и сестрой, от всей души вступилась за незнакомца, заявив, что человек с такой наружностью не может оказаться неискренним.
— Наружность, дети мои, часто бывает обманчива,— заметил уныло отец.— Уж если люди, подобные майору Андре, пошли на обман, легкомысленно полагаться на добродетели человека, у которого, возможно, их гораздо меньше.
— Обман! — вскричал Генри.— Но вы забываете, отец, что майор Андре служил своему королю и обычаи войны оправдывают его поведение.
— А разве обычаи войны не оправдывают его казни? — тихим голосом спросила Френсис.
Она не хотела отступаться от того, что считала делом своей родины, и в то же время не могла заглушить в себе сострадание к этому человеку.
— Ни в коем случае! — возразил капитан и, вскочив с места, принялся быстро ходить взад и вперед.— Френсис, ты меня поражаешь! Допустим, что мне суждено сейчас попасть в руки мятежников. Значит, по-твоему, будет справедливо меня казнить... может быть, ты даже придешь в восторг от жестокости Вашингтона?
— Генри,— горестно сказала молодая девушка, бледнея и дрожа от волнения,— ты плохо знаешь мое сердце!
— Прости меня, сестренка, моя маленькая Фанни! — с раскаянием произнес юноша, прижав Френсис к груди и целуя ее лицо, залитое слезами.
— Я знаю, глупо обращать внимание на слова, сказанные в запальчивости,— подхватила Френсис, освобождаясь из рук брата и с улыбкой подняв на него свои еще влажные от слез глаза,— но очень горько слышать упреки от тех, кого мы любим, особенно... когда думаешь... когда уверена...— ее бледное лицо порозовело и, опустив взгляд на ковер, она тихим голосом произнесла: — ...что упреки незаслуженны.
Мисс Пейтон встала, подсела к племяннице и, нежно взяв ее за руку, проговорила:
— Не надо так огорчаться. Твой брат очень вспыльчив, ты же знаешь сама, до чего несдержанны мальчишки.
— Если судить по тому, как я себя вел, можете добавить — и жестоки,— сказал капитан и сел рядом с Френсис с другой стороны.— Но смерть Андре всех нас необычайно волнует. Ты его не знала — он был олицетворением храбрости... всяческих достоинств... всего, что заслуживает уважения.