Работница*
Склонилась тихо у станка.
Привычен труд руке проворной.
Из-под узорного платка
Задорно вьется волос черный.
Но грустен взгляд лучистых глаз:
В нем боль и скорбь души невинной.
Слеза, сверкая, как алмаз,
Повисла на реснице длинной.
В груди тревогу сердце бьет:
Враг властный стал с рабою рядом,
Дыханьем жарким обдает,
Всю раздевает жарким взглядом:
«Слышь… беспременно… ввечеру…
Упрешься – после не взыщи ты!»
Застыла вся: «Умру… Умру!»
И нет спасенья! Нет защиты!
Правдолюб*
«В таком-то вот селе, в таком-то вот приходе», –
Так начинают все, да нам – не образец.
Начнем: в одном селе был староста-подлец,
Ну, скажем, не подлец, так что-то в этом роде.
Стонали мужики: «Ахти, как сбыть беду?»
Да староста-хитрец с начальством был в ладу,
Так потому, когда он начинал на сходе
Держать себя подобно воеводе,
Сражаться с иродом таким
Боялись все. Но только не Аким:
Уж подлинно, едва ли
Где был еще другой подобный правдолюб!
Лишь попадись ему злодей какой на зуб,
Так поминай как звали!
Ни перед кем, дрожа, не опускал он глаз,
А старосте-плуту на сходе каждый раз
Такую резал правду-матку,
Что тот от бешенства рычал и рвался в схватку, –
Но приходилося смирять горячий нрав:
Аким всегда был прав,
И вся толпа в одно с Акимом голосила.
Да что? Не в правде сила!
В конце концов нашел наш староста исход:
«Быть правде без поблажки!»
Так всякий раз теперь Аким глядит на сход…
Из каталажки.