Размахнулся б я басней задорною…*
Задержаны и арестованы три народных певца, распевающих по дворам песни революционного содержания.
Размахнулся б я басней задорною,
Распростясь на минуту с кручиною,
Да боюсь, чтобы слезы не брызнули
Под веселой личиною.
А и спел бы я, братцы, вам песенку
Обо всем, что на сердце скрывается,
Да не всякая песенка
До конца допевается.
Жук и крот*
В момент весьма серьезный
(Обжоре хищному, Кроту, попавши в рот)
Взмолился Жук навозный:
«Не ешь меня, высокородный Крот!
Ты знаешь сам, слыву я жестким блюдом,
Меж тем живым я – побожусь! –
Тебе в чем-либо пригожусь».
Внял Крот мольбе каким-то чудом:
«Ин так и быть, живи,
Комар тебя язви!
Желудок свой изнежив червяками,
Намедни, впрямь, его расстроил я жуками
И натерпелся мук.
А ты как будто славный малый:
Храбрец и говорун. Должно, взаправду Жук
Бывалый.
Послушай: по душам потолковав со мной,
Уж вот как ты меня обяжешь,
Когда мне обо всем, что знаешь, порасскажешь.
Хотелось бы мне знать, к примеру, как весной
Благоухают розы.
Слыхал я стороной,
Что аромат у них довольно не дурной».
«Душок – божественный!» – утерши лапкой слезы,
Счастливый Жук жужжит Кроту
И, чтобы отплатить ему за доброту,
Желая показать, как дивно пахнет роза,
Подносит… шарик из навоза.
* * *
На вкус и цвет
Товарища, как говорится, нет.
Эстетик*
«Полой политику!
Да здравствует эстетика!»
Ослу, каких теперь немало,
Наследство с неба вдруг упало.
Добро! За чем же дело стало?
Схватив что было из белья
Да платье модного покроя,
Летит на родину Илья
(Так звали нашего героя).
«Ах! Ах! – приехавши домой,
Заахал радостно детина. –
Какая прелесть, боже мой!
Ну что за дивная картина!
Обвеян славной стариной,
Как ты прекрасен, дом родной!
Привет, почтенная руина!
В тебе живут былые дни.
Священна каждою песчинкой,
Стой, как стояла искони!
Тебя я – боже сохрани –
Чтоб изуродовал починкой!»
Избравши для жилья покой
Полуразрушенный, с пролетом,
Лишенным кровли, наш герой
Ликует, хоть его порой
То куры угостят пометом,
То сверху треснет кирпичом,
То дождь промочит. Ровным счетом
Илье все беды нипочем.
Сроднись душой и телом с грязью,
Леча ушибы – пудрой, мазью,
Среди развалин и гнилья,
Среди припарок и косметик,
Не падал духом наш Илья.
Он был в восторге от «жилья»,
Зане – великий был эстетик!
Ложка*
Набив пустой живот
Картошкою вареной,
Задумался Федот.
Задумавшись, вздремнул и видит сон мудреный:
Все ожило кругом! Ухват забрался в печь,
Горшки заспорили с заслонкой,
И ложка на столе неслыханную речь
Вдруг повела с солонкой:
«Вот так вся жизнь прошла без радостного дня.
Дает же бог другим удачу?
А мне… Нелегкая, знать, дернула меня
Родиться ложкою – мужицкой на придачу.
Век сохну за других. Гляди, который день
Федот наш мается, слоняется, как тень?
Жена свалилася, у деток золотуха.
В могилу всех сведет лихая голодуха.
Меж тем что делает Федот?
Уж хуже голода каких еще прижимок?
Нет, он последнюю телушку продает
Из-за каких-то недоимок.
Как можно дальше жить – не приложу ума.
Так лучше уж своим терзаниям и мукам
Я положу конец сама!»
Тут, крикнувши: «Прощай, кума!»,
Бедняжка треснулась о пол с великим стуком.
«Постой!.. Разбилася!.. Эх-ма!?»
Федот во сне метнулся,
Но в этот час проснулся
И в ужасе схватился за виски.
От ложки на полу и впрямь лежат куски.
«Фу, дьявол! Это что ж? Мне снилось аль не снилось?
В башке ли малость… прояснилось?
Ох! – застонал Федот от яростной тоски. –
Что ж делать? А? Пойти до одури напиться?
Аль утопиться?»