II
В ночь глухую после смены –
Печь, облупленные стены,
Так бы к ним вот и прирос!
Проклиная злой мороз,
Посинелые, как трупы,
Позабилися в халупы
Утомленные бойцы.
Отогрелись молодцы,
Подкрепились чем попало,
И как горя не бывало:
Вынув сахарный паек,
Налегают на чаек.
Кто вприкуску, кто внакладку,
Кто-то, глядь, пошел вприсядку
Под охрипшую гармонь.
А в печи трещит огонь,
Всем разостлана солома,
Разместились, «словно дома»,
И, забыв о всем дневном,
Балагурят перед сном.
III
Вся изба до слез хохочет!
Распотешил Фролка Кочет
Всех побаскою смешной
«Про Луку с его женой,
Про измену бабы мужу,
И как вышло все наружу, –
Как Лука был плоховат:
Сам остался виноват!»
«Правда, братцы, очень колка,
Не серчайте! – хитрый Фролка
Подзадоривал солдат. –
Может, кто из вас женат.
Доложу серчать охочим:
Сам женат я, между прочим.
Да. Так случай был какой
С мужиком одним, с Лукой:
Помолившись утром богу,
Собрался мужик в дорогу.
«Все ль я взял? Прощай пока, –
Говорил жене Лука, –
Надо двигаться к соседу.
В город нынче с ним поеду.
Эк, пустила уж слезу!
Я гостинца привезу.
Завтра жди меня к обеду».
На прощанье муж с женой
Лобызнулись троекратно.
Только, глядь: Лука домой
Через час бежит обратно.
«Мавра! деньги позабыл».
Мавры дома след простыл.
«Знать, с тряпьем пошла на речку,
Аль куда неподалечку!»
Но, услыша у дверей
Частый топот, поскорей
Наш хозяин шмыг за печку!
Двери хлоп. Вошла жена,
Да вошла-то не одна:
Привела с собою кума,
Бакалейщика Наума.
«Эх, разлапушка, вдвоем
Славно ж ночку проведем!»
Кум к Мавруше скоком-скоком,
Мавра жмется боком-боком,
Обхватила, обвила…
Заварилися дела!
«Стойте, черти! Стойте, гады!» –
Не стерпевши, из засады
Зверем ринулся Лука.
От лихого тумака
Кум, хрипя, свалился на пол.
«Стой! – Лука Маврушу сцапал. –
Я ж те дам!» Но, словно уж,
Вьется баба: «Ай да муж!»
«Аль не муж!» – Лука опешил.
«Леший! Дьявол! Ну, хорош:
Женке веры ни на грош.
Неча молвить – разутешил!
Как не стыдно быть вралем?
В город нынче, дескать, еду.
Как не стыдно быть вралем?
„Завтра жди меня к обеду“.
Сам за печку лег кулем.
Как не стыдно быть вралем?!»
Бабья совесть в три обхвата,
С бабой спорить – слову трата,
С бабой лаяться – беда!
Баба, братцы, никогда
И ни в чем не виновата!»
IV
«Постыдился бы ты, Фрол.
Сколько чуши напорол! –
Молвил тут солдат степенный,
Бородач – Корней Ячменный. –
Что смешно, так то смешно.
Зря ж болтать про баб грешно.
Есть, брат, всякие. Но чаще:
Горько нам, и им не слаще, –
В суете да в кутерьме,
С нами век в одном ярме.
И вопрос еще: чьей шее
То ярмо потяжелее.
Всех спроси – один ответ:
Без хозяйки дому нет.
Все – одна, за всех горюя…
Аль неправду говорю я?»
«Правда, брат!»
«Чего верней!»
«Славный ты мужик, Корней! –
Отвечали все тут хором. –
Только зря ты тож… с укором.
Нас за смех не обессудь.
Нам забыться б как-нибудь,
Затушить в груди тревогу…
Натерпелись, слава богу!
То в походе, то в огне,
В трижды проклятой войне.
Знаешь сам ведь, как горюем.
Хоть бы знать, за что воюем?
Аль цари да короли
Столковаться не могли
Без убийств и без пожарищ?»
«Эх, чудак же ты, товарищ! –
Рассмеялся с этих слов
Ротный слесарь, Клим Козлов
(До войны служил он вроде
На Путиловском заводе). –
Пусть бы путал кто другой,
Ну, а ты ведь, Фрол, с мозгой.
С повсесветного разбою,
Что ж, прибыток нам с тобою?
А не нам, так и война,
Стало быть, не нам нужна.
Вот башкой ты и распутай:
Кто ж повинен в бойне лютой?
Получил я два письма,
Примечательных весьма.
В этих письмах говорится,
Что там в Питере творится.
Молвить истину: содом!
Очутились под судом
От рабочих депутаты:
Очень, дескать, виноваты.
Что ж вменили им в вину?
Их призыв: долой войну!
На суде чуть не пытали.
Всех, конечно, закатали
В те погиблые места,
Где равнинушка чиста,
В снеговом весь год в уборе,
Ледовитое где море,
Где полгода – ночь и мгла.
Вот какие, брат, дела!»
Натянув шинель на плечи,
Ваня слушал эти речи,
А потом не спал всю ночь:
Не отгонишь мыслей прочь!
День пришел – и днем все то же
Стал задумчивей и строже
Наш Ванюша. Заскучал.
Но – крепился и молчал.