Никон нащупал отверстие на левой стороне бочки с «зельем», вынул из кармана шнур и начал пальцем проталкивать в отверстие. В кромешной тьме Никон как следует не нащупал, достаточной ли длины конец остался для запала.
— Ну, Петра, — сказал он глухим от волнения голосом, — запалим, благословись!
Слота высек искру, а Никон, приложив трут к концу шнура, раздул огонек.
— Пошло! — радостно шепнули оба друга и торопливо поползли к устью подкопа.
Вдруг земля вздыбилась под ними, страшно ударила в спину и подняла их высоко, высоко, к огромному пожару золотых звезд…
В тот самый миг, когда на стенах крепости услышали грохот взрыва, что-то теплое, сильное брызнуло на щеку Федора Шилова, что-то небольшое мягко шлепнулось сверху о ствол гафуницы и упало на кирпичный пол «верхнего боя».
Федор, удивленный, вытер щеку и поднес ладонь к фонарю. Ладонь была в крови. Федор снял фонарь и начал шарить возле пушки. Вдруг он увидел страшную, оторванную ниже локтя руку. Он вгляделся и обмер: перед ним лежала знакомая широкая рука, с кривоватым, после вывиха еще в детстве, большим пальцем — рука его брата, Никона Шилова. Как завороженный, Федор смотрел на короткие пальцы, выпачканные землей.
— Царство небесное! — прошептал Федор.
— Иди-кось, воевода зовет! — крикнул ему Иван Суета.
Федор молча поманил его. Суета подошел, глянул и перекрестился трепетной рукой.
— Упокой, господи… Знамо, оба сгибли…
— Оба сгибли.
Федор завернул мертвую руку в холстину и пошел к воеводе.
Князь Григорий, едва увидев Федора, нетерпеливо спросил его:
— Ну, пушкарь, розмыслова голова, как по-твоему: наши извели тот проклятый подкоп?
— Извели, — глухо ответил Федор и добавил, осененный внезапной мыслью: — Вот, о том мне брат вестку подал.
Федор развернул холстину. Воевода испуганно закрыл лицо, потом снял шапку и размашисто перекрестился.
— Слава тебе, спасе, и упокой рабов твоих Никона и Петра.
Утром по приказу воеводы и архимандрита в обоих соборах, во всех церквах велено было служить панихиду «о живот положивших за братьев своих, верных заслонниках града нашего» Никоне Шилове и Петре Слоте.
Настасья Шилова, будто высохшая за ночь, опираясь на руки Ольги и Данилы, спрашивала с беззвучным упорством:
— Да где ж ты, Никонушко, свет ты мой, пошто ж не видно мне головушки твоей!
Она жалобно настаивала, чтобы перестали наконец прятать от нее тело ее мужа. Ее подталкивали, чтобы молилась и кланялась, но она все искала Никона и ласково бормотала, чтобы шел скорей с ней в избу, а то на улице ветер.
Из бойниц среднего боя, со стороны мельницы, в прозрачном воздухе была видна взбитая буграми, словно вывернутая наизнанку земля. Вражеский подкоп был вчистую уничтожен.
Еще до полдня ударила «трещера».
Утлая западная стена зашаталась, из пробоин с грохотом посыпались кирпичи.
Федору на миг показалось, что он видит у пробоин приземистую фигуру брата и маленького подвижного Слоту. Но это были мужики-печеклады из села Молокова.
Сердце Федора заныло от тоски и боли. Он быстро смахнул слезу и прильнул к щели. Сквозь рассеивающийся дым он вдруг ясно увидел на горке проклятую «трещеру», ее пасть, дымящуюся, как у дракона.
— Вот мы на тебя, людожор окаянной! — сказал Федор, и горькое торжество вдруг охватило его: Шилов и Слота уничтожили вражеский подкоп, а они, все троицкие пушкари, уничтожат «трещеру»!
— Недаром ты мне вестку послал, брат мой милой! — словно клятву повторял Федор. — Недаром кровушкой своей меня окропил, дабы я дюжей работал!
Федор побежал к воеводе и рассказал ему свой план: в «трещеру» надо бить со всех сторон, бить дружно и неотступно до тех пор, пока и пасть и казна ее не разлетятся!
— Наддай, робя-я! — кричал Федор в яростном восторге уверенности и силы. — Наддай, робя, во славу града нашего! Эх-х!..
Он знал, что пушкари среднего боя стреляют в ту же сторону, а пушкари подошвенного боя бьют понизу, — чтобы помешать врагам исправлять повреждения в турах, наносимые русскими ядрами.
Через два часа прибежал стрелец со среднего боя и знаками пояснил, что уже четырежды ядра «трещеры» зарывались в землю, не долетев до стены. Все поняли: такой стрельбы враги не ожидали. Впрочем, они пытались поправить дело на северной стороне, против Конюшенной башни, и против Сушильной башни, на восточной стороне. Но Данила Селевин со своей сотней на северной стене и сотник Иван Суета на восточной стене отразили атаку ляхов.
Данила стрелял, рубил, лихорадочно и зорко примечая мельканье чужих злобных лиц, но Оськи среди них не было.