А был час ночи. В семь я уже вставала и готовила офицерам завтрак. Я нагнулась над печкой – вот так, пускай ваша нога будет печка, – отворила ее, толкнула дверцу – вот как сейчас толкаю вашу ногу, и только было достала противень с горячими булочками и подняла ее, глядь – какое—то черное лицо просунулось из—под моей руки и заглядывает мне в глаза – вот как теперь на вас гляжу; и тут я остановилась да так и замерла, гляжу, и гляжу, и гляжу, а противень начал дрожать, – и вдруг… я узнала! Противень полетел на пол, схватила я его левую руку и завернула рукав – вот как вам заворачиваю, – а потом откинула назад его волосы – вот так, и говорю: «Если ты не мой Генри, откуда же у тебя этот шрам на руке и этот рубец на лбу? Благодарение господу богу на небесах, я нашла моего ребенка!»
О нет, мисту Клеменс, я не испытала в жизни горя. Но и радости тоже.
РАЗГОВОР С ИНТЕРВЬЮЕРОМ
Вертлявый, франтоватый и развязный юнец, сев на стул, который я предложил ему, сказал, что он прислан от "Ежедневной Грозы", и прибавил:
— Надеюсь, вы не против, что я приехал взять у вас интервью?
— Приехали для чего?
— Взять интервью.
— Ага, понимаю. Да, да. Гм! Да, да. Я неважно себя чувствовал в то утро. Действительно, голова у меня что—то не варила. Все—таки я подошел к книжному шкафу, но, порывшись в нем минут шесть—семь, принужден был обратиться к молодому человеку. Я спросил:
— Как это слово пишется?
— Какое слово?
— Интервью.
— О, боже мой! Зачем вам это знать?
— Я хотел посмотреть в словаре, что оно значит.
— Гм! Это удивительно, просто удивительно. Я могу вам сказать, что оно значит, если вы... если вы...
— Ну что ж, пожалуйста! Буду очень вам обязан.
— И—н, ин, т—е—р, тер, интер...
— Так, по—вашему, оно пишется через "и"?
— Ну конечно!
— Ах, вот почему мне так долго пришлось искать.
— Ну а по—вашему, уважаемый сэр, как же надо писать это слово?
—— Я... я, право, не знаю. Я взял полный словарь и полистал в конце, не попадется ли оно где—нибудь среди картинок. Только издание у меня очень старое.
— Но, друг мой, такой картинки не может быть. Даже в самом последнем изд... Простите меня, я не хочу вас обидеть, но вы не кажетесь таким... таким просвещенным человеком, каким я себе вас представлял. Прошу извинить меня, я не хотел вас обидеть.
— О, не стоит извиняться! Я часто слышал и от таких людей, которые мне не станут льстить и которым нет нужды мне льстить, что в этом отношении я перехожу всякие границы. Да, да, это их всегда приводит в восторг.
— Могу себе представить. Но вернемся к нашему интервью. Вы знаете, теперь принято интервьюировать каждого, кто добился известности.
— Вот как, в первый раз слышу. Это, должно быть, очень интересно. И чем же вы действуете?
— Ну, знаете... просто в отчаяние можно прийти. В некоторых случаях следовало бы действовать дубиной, но обыкновенно интервьюер задает человеку вопросы, а тот отвечает. Теперь это как раз в большой моде. Вы разрешите задать вам несколько вопросов для уяснения наиболее важных пунктов вашей общественной деятельности и личной жизни?
— О пожалуйста, пожалуйста. Память у меня очень неважная, но, я надеюсь, вы меня извините. То есть она какая—то недисциплинированная, даже до странности. То скачет галопом, а то за две недели никак не может доползти куда требуется. Меня это очень огорчает.
— Не беда, вы все—таки постарайтесь припомнить, что можете.
— Постараюсь. Приложу все усилия.
— Благодарю вас. Вы готовы? Можно начать?
— Да, я готов.
— Сколько вам лет?
— В июне будет девятнадцать.
— Вот как? Я бы дал вам лет тридцать пять, тридцать шесть. Где вы родились?
— В штате Миссури.
— Когда вы начали писать?
— В тысяча восемьсот тридцать шестом году.
— Как же это может быть, когда вам сейчас только девятнадцать лет?
— Не знаю. Действительно, что—то странно.
— Да, в самом деде. Кого вы считаете самым замечательным человеком из тех, с кем вы встречались?
— Аарона Барра.
— Но вы не могли с ним встречаться, раз вам только девятнадцать лет.