- Да.
- Говори, говори, чудак. Что ты еще придумал?
- Ну да... Я уверен, что если ты останешься один, ты живо выпутаешься из беды. Я тебя связываю, а без меня тебе ничего не стоит...
- Скажи-ка, Матифу, - серьезно отвечал Пескад, - ты ведь толстый, правда?
- Толстый.
- И большой?
- Большой.
- Так вот, никак не пойму, как это в тебе, хоть ты и толстый и большой, могла уместиться такая непомерная глупость, какую ты сейчас отмочил.
- Да почему же, Пескад?
- Да потому, друг мой, что она больше и толще тебя самого. Не хватало еще, чтобы я тебя бросил, дурья ты голова! Да если меня с тобой не будет, чем же ты, спрашивается, станешь жонглировать?
- Чем стану жонглировать?..
- Кто с опасностью для жизни станет прыгать через твою башку?
- Да я не говорю...
- Или перелетать с одной твоей руки на другую?
- Н-да, - промычал Матифу, не зная, что ответить на такие вопросы, поставленные ребром.
- Кто будет с тобой перед неистовствующей публикой... если паче чаяния публика соберется…
- Публика! - повторил Матифу.
- Итак, замолчи, - продолжал Пескад, - и давай-ка лучше смекнем, как бы нам заработать на ужин«
- Мне что-то не хочется есть.
- Тебе всегда хочется есть, Матифу, значит хочется и сейчас, - возразил Пескад и тут же обеими руками раздвинул огромные челюсти своего товарища, который прекрасно обходился без зубов мудрости. - Это видно по твоим клыкам, они у тебя, как у доброго бульдога. Да, что там ни говори, есть тебе хочется, и заработай мы хотя бы только полфлорина, хоть четверть флорина - ты поешь!
- Ну, а ты, малыш?
- С меня хватит и зернышка проса! Мне незачем набираться силы, а ты, сынок, - другое дело! Послушай, как я рассуждаю. Чем больше ты ешь, тем больше жиреешь! Чем больше ты жиреешь, тем становишься чудней на вид.
- Чуднее... это верно.
- А я - наоборот. Чем меньше ем, тем больше худею, а чем больше худею - тем тоже становлюсь чуднее на вид. Так ведь?
- Так, - простодушно согласился Матифу. - Значит, Пескад, в моих же интересах как можно больше есть?
- Совершенно верно, толстый пес! А в моих интересах - есть поменьше.
- Значит, если еды окажется только на одного...
- Значит, она вся твоя.
- А если ее будет на двоих?
- Опять-таки она твоя. Какого черта, Матифу, ведь ты же стоишь двоих!
- Четверых... шестерых... десятерых... - вскричал силач, с которым и вправду не справились бы и десятеро.
Оставляя в стороне склонность к преувеличениям, свойственную всем атлетам как в древности, так и в наши дни, все же нельзя не признать, что Матифу одолевал всех борцов, которым приходило в голову помериться с ним силою.
О нем рассказывали две истории, свидетельствующие об его поистине сказочной силе.
Как-то вечером в нимском цирке покосился один из столбов, поддерживавших деревянное перекрытие. Раздался треск, зрители пришли в ужас, решив, что крыша вот-вот обрушится и всех задавит, а не то они сами передавят друг друга в узком проходе. Но, к счастью, в цирке оказался Матифу. Он бросился к покосившемуся столбу и подпер его своими богатырскими плечами; так он и простоял до тех пор, пока не опустел весь зал. Потом он ринулся вон из помещения, и крыша тотчас же рухнула.
Тут сказалась мощь его плечей. А вот о силе его рук.
Однажды в долине Камарги из загона вырвался разъяренный бык; он бросался на людей, ранил несколько человек и натворил бы великих бед, если бы не каш силач. Он двинулся навстречу быку, а когда тот стал к нему приближаться, занял оборонительную позицию. Вот бык, опустив голову, ринулся на великана, но тот схватил его за рога, мощным рывком повалил на спину, вверх ногами, и держал его в таком положении до тех пор, пока животное не связали и не обезвредили.
Можно бы вспомнить еще немало случаев, когда проявилась сверхчеловеческая сила Матифу, но и этих двух достаточно, чтобы представить себе не только его мощь, но и его отвагу и самоотверженность: ведь он не колеблясь ставил на карту свою жизнь, когда требовалось помочь ближним. Итак, это было существо столь же доброе, сколь и сильное. Но как-никак, чтобы не ослабнуть, ему надо было есть, - как утверждал Пескад. И Пескад заставлял его есть; он обделял самого себя, когда еды было только на одного и даже когда ее было на двоих. Однако в этот вечер на горизонте не виднелось ужина - даже на одного.
- Туманно, - шутил Пескад.
И чтобы рассеять туман, неунывающий Пескад снова принялся зазывать публику и паясничать. Он бегал по подмосткам, кувыркался, выкидывал всевозможные трюки, расхаживал на руках, хотя от голода и на ногах-то держался с трудом; но он уже не раз замечал, что когда ходишь вверх ногами, не так хочется есть. Он без устали выкладывал на полупровансальском-полуславянском наречии балаганные шуточки, которые будут в ходу до тех пор, пока не переведутся клоуны, пока будут находиться охотники их слушать.