Поэтому совершенно правильно замечание одной провинциальной британской газеты, что Пальмерстон не только не нашел «удачного лозунга для избирательной кампании, но вообще не нашел никакого лозунга». А между тем его дело отнюдь не безнадежно. Со времени голосования палаты общин обстоятельства коренным образом изменились. Местный акт насилия в Кантоне привел к общей войне с Китаем. Остается лишь решить, кто должен продолжать эту войну? Разве человек, оправдывающий эту войну, не способен вести ее более энергично, нежели его противники, которые надеются пройти на выборах потому, что осуждают ее?
Не запутает ли Пальмерстон в период междуцарствия дела так, что без него уже нельзя будет обойтись?
Не решит ли тогда вопрос в его пользу уже тот простой факт, что имеет место избирательная борьба? Для большинства британских избирателей в их нынешнем составе избирательная борьба означает борьбу между вигами и тори. Но так как Пальмерстон является фактическим главой вигов и его поражение должно привести к власти тори, то не отдаст ли большинство так называемых либералов свои голоса Пальмерстону для того, чтобы провалить Дерби? Таковы истинные соображения, на которые рассчитывают сторонники министерства. Если их расчеты окажутся правильными, то диктатура Пальмерстона, которую до сих пор терпели молча, будет провозглашена открыто. Существование нового парламентского большинства будет возможно лишь в том случае, если оно безоговорочно заявит о своей пассивной покорности министру. Возможно, что вслед за апелляцией Пальмерстона от парламента к народу последует в свое время coup d'etat [государственный переворот. Ред.], подобно тому как он последовал за апелляцией Бонапарта от Assemblee Nationale [Национального собрания. Ред.] к нации[142]. Тогда, быть может, эти же самые люди убедятся на своей собственной шкуре, что Пальмерстон — это бывший член министерства Каслри — Сидмута, заткнувшего рот печати, уничтожившего свободу собраний, приостановившего действие Habeas Corpus act, узаконившего право кабинета производить аресты и ссылки по своему произволу и, наконец, устроившего бойню народа в Манчестере за протест против хлебных законов[143].
Написано К. Марксом 13 марта 1857 г.
Напечатано в газете «New-York Daily Tribune» № 4975, 31 марта 1857 г.
Печатается по тексту газеты
Перевод с английского
К. МАРКС
РУССКАЯ ТОРГОВЛЯ С КИТАЕМ
В связи с вопросом о торговле и сношениях с Китаем, расширение которых лорд Пальмерстон и Луи-Наполеон предприняли насильственным путем, немалую зависть, очевидно, вызывает положение, занимаемое Россией. Действительно, вполне возможно, что в результате нынешнего конфликта с китайцами Россия, не расходуя ни денег, ни военных сил, может выиграть в конечном итоге больше, чем любая из воюющих стран.
У России совершенно особые отношения с Китайской империей. В то время как англичане и мы сами лишены привилегий непосредственной связи даже с наместником Кантона, — что касается французов, то их участие в происходящих военных действиях носит скорее любительский характер, так как в действительности у них нет торговли с Китаем, — русские пользуются преимуществом держать посольство в Пекине. Правда, говорят, что это преимущество куплено Россией ценой примирения с тем обстоятельством, что ей дозволяется быть при дворе Небесной империи лишь на положении одной из зависимых стран, уплачивающих дань Китайской империи. Тем не менее это дает возможность русской дипломатии установить в Китае такое же влияние, как и в Европе — влияние, которое отнюдь не ограничивается только дипломатическими действиями.
Поскольку русские не вели морской торговли с Китаем, они никогда не были заинтересованы в спорах по этому вопросу, никогда не вмешивались в них в прошлом и не вмешиваются теперь; на русских не распространяется поэтому та антипатия, с какой китайцы с незапамятных времен относились ко всем иностранцам, вторгавшимся в их страну с моря, смешивая их, не без основания, с пиратами-авантюристами, которые, по всей вероятности, всегда наводняли китайские берега. Но в виде компенсации за то, что они лишены возможности участвовать в морской торговле, русские ведут специфическую для них внутреннюю сухопутную торговлю, в которой у них, по-видимому, не будет соперников. Эта торговля, регулируемая договором, заключенным в 1768 г., в царствование Екатерины II, имеет своим главным, если, пожалуй, не единственным местом действий Кяхту, расположенную на южной границе Сибири и Китайской Татарии [Монголии. Ред.], на реке, впадающей в озеро Байкал, приблизительно в ста милях к югу от города Иркутска. Торговлей этой, которая происходит на своего рода ежегодной ярмарке, руководят двенадцать посредников, из которых шестеро являются русскими и шестеро китайцами; они встречаются в Кяхте и, — так как торговля исключительно меновая, — устанавливают нормы, по которым должны обмениваться товары, поставляемые каждой стороной. Со стороны китайцев основным предметом торговли является чай, со стороны русских — хлопчатобумажные и шерстяные ткани. За последние годы торговля эта, как видно, значительно возросла. Десять или двенадцать лет назад количество чая, проданного русским в Кяхте, не превышало в среднем сорока тысяч ящиков; однако в 1852 г. оно уже составляло сто семьдесят пять тысяч ящиков, большая часть которых содержала чай высшего сорта, хорошо известный потребителям на континенте под названием караванного чая, в отличие от низшего сорта этого товара, импортируемого морем. Другими предметами торговли которые продавали китайцы, являлось небольшое количество сахара, хлопка, шелка-сырца и шелковых изделий, но все это на очень ограниченную сумму. Русские расплачивались примерно равным количеством хлопчатобумажных и шерстяных товаров, с добавлением небольшого количества русской кожи, кованых металлических изделий, мехов и даже опиума. Стоимость всех купленных и проданных товаров, которые покупались и продавались, согласно опубликованным отчетам, по весьма умеренным ценам, достигала крупной суммы — свыше пятнадцати миллионов долларов. В 1853 г., вследствие волнений внутри Китая[144] и в связи с тем, что дороги из провинций, производящих чай, были заняты отрядами повстанцев, которые захватывали
142
4 ноября 1851 г. Луи Бонапарт обратился к Национальному собранию с посланием, содержащим демагогическое требование восстановить в стране всеобщее избирательное право. После того как Национальное собрание отвергло законопроект, внесенный по этому поводу бонапартистским министерством, Луи Бонапарт совершил 2 декабря 1851 г. государственный переворот.
143
В 1817 г. торийское министерство Ливерпуля (в котором Каслри был министром иностранных дел, Сидмут — министром внутренних дел и Пальмерстон — секретарем по военным делам (вне кабинета), ведавшим военными финансами) с целью пресечения массового демократического движения за избирательную реформу и против хлебных законов, приостановило действие Habeas Corpus Act и поспешно провело так называемый «акт о затыкании рта» (Gagging act), по которому было ограничено право собраний, закрыты клубы радикалов, а членам магистрата предоставлено право запрещать издание и распространение брошюр радикального направления.