Еще более любопытная история была с сэром Джемсом Грехемом. Если лорд Джон Рассел стал смешным, то Грехем стал жалким. Что же, говорил он своим избирателям в Карлайле, неужели меня следует погасить как догоревшую свечу, или я должен убраться прочь, как собака, которую прогнали с беговой дорожки, потому лишь, что раз в жизни я поступил по совести и рискнул скорее потерять свое политическое положение, нежели подчиниться диктату одного человека? Вы выбрали меня своим представителем, несмотря на все мои бесчестные поступки. Неужели вы дадите мне отставку за единственный хороший поступок, который я совершил? Конечно нет, откликнулись эхом карлайльские избиратели.
В отличие от Рассела и Грехема, г-ну Кобдену в Манчестере пришлось предстать не перед лицом своих собственных избирателей, а перед избирателями Брайта и Гибсона. Он говорил не от своего имени, а от имени всей манчестерской школы. Это обстоятельство усиливало его позицию. В Манчестере лозунги сторонников Пальмерстона звучали еще более фальшиво, чем где бы то ни было. Интересы промышленных капиталистов существенно отличаются от интересов торгующих опиумом контрабандистов Лондона и Ливерпуля. Возникшая в Манчестере оппозиция против Брайта и Гибсона не опиралась на материальные интересы местного общества, а призыв к избранию Пальмерстона прямо противоречил всем традициям этого общества. Призыв этот исходил из двух источников: от дорогостоящих газет, стремящихся отомстить за отмену газетного штемпельного сбора и за уменьшение налога на объявления[152], и от тех богатых снобов-фабрикантов, которые, завидуя выдающемуся политическому положению Брайта, пытаются разыгрывать из себя bourgeois gentilhommes [мещан во дворянстве. Ред.] и считают более модным и соответствующим правилам bon ton [хорошего тона. Ред.] сплотиться под аристократическим знаменем Пальмерстона, чем поддержать умеренную программу Брайта. Этот особый характер пальмерстоновской клики в Манчестере позволил Кобдену в первый раз со времени агитации Лиги против хлебных законов[153] снова стать в позу плебейского вождя и снова призывать под свои знамена трудящиеся классы. Он мастерски использовал это обстоятельство. Какой возвышенный мотив избрал он для нападения на Пальмерстона, можно судить по следующей выдержке:
«Итак, со всем этим связан большой вопрос, который наш народ, думается мне, должен принять близко к сердцу. Хотите ли вы, чтобы члены палаты общин защищали ваши интересы, следили за расходами (да, да) и не позволяли вовлекать вас в бесполезные и дорогостоящие войны? (Да.) Прекрасно, но вы собираетесь действовать неправильно, если то, что я узнаю из ваших газет, подтвердится в ходе выборов, ибо мне говорят, что тех членов палаты, которые объединились, чтобы неусыпно заботиться о ваших интересах, и голосовали по вопросу об этой войне на основании имеющихся фактов, — что всех этих членов вы намерены подвергнуть остракизму и возвратить к частной жизни, а на их место собираетесь послать других лиц (нет, нет) — для чего? — чтобы блюсти ваши интересы? Нет, для того, чтобы они шли туда и покорно выполняли грязную, низкую работу по указке нынешнего министра. (Громкие возгласы одобрения.) Действительно, мне говорят, что вы собираетесь сделать лорда Пальмерстона деспотическим правителем этой страны. (Нет, нет.) Хорошо, но ведь если его не сдерживает парламент, если при попытке парламента обуздать его он распускает парламент и если вместо того, чтобы послать в парламент людей независимых и в достаточной мере способных отстоять свои и ваши права, вы пошлете простых проводников его воли, то что это означает, как не облечение его деспотической властью? Позвольте же мне сказать вам, что это деспотизм самый грубый, самый дорогостоящий и в то же время самый безответственный на всем земном шаре, ибо вы окружаете этого министра обманчивой видимостью представительной формы правления; вы не можете добраться до него, пока у него есть парламент, под защитой которого он может укрыться; и если на выборах вы не исполните своего долга и не пошлете в палату общин людей, которые будут бдительно следить за нынешним министром, то я утверждаю, что вы окажетесь в наихудшем положении, ибо вами будут управлять более безответственно, чем подданными прусского короля или французского императора. (Громкие возгласы одобрения.)»
152
153