Так не могло тянуться вечно, и однажды в мягкие майские сумерки разразилась катастрофа. Все произошло из-за Ламбалезов — целого выводка нищенок, ютившихся в развалинах мельницы. Семейство состояло из одних женщин: сморщенная, как печеное яблоко, матушка Ламбалез, старшая дочь Тьенетта, двадцатилетняя рослая дикарка, и две ее маленькие сестренки — Роза и Жанна, обе рыжие, всклокоченные, с уже наглыми глазами. Все четверо в стоптанных, подвязанных веревочками башмаках расходились с утра просить милостыню по дорогам, вдоль канав, и возвращались только к ночи, еле волоча ноги от усталости. В тот день Тьенетта совсем прикончила свои башмаки, бросила их на дороге и вернулась с израненными в кровь ногами. Усевшись прямо в высокой траве Сада Марии у дверей их логова, она вытаскивала занозы из пяток, а мать и обе девочки стояли рядом и жалобно причитали.
Как раз в эту минуту подошла Анжелика, пряча под фартуком свою еженедельную милостыню — большой хлеб. Девушка пробежала через садовую калитку и оставила ее открытой, так как рассчитывала сейчас же вернуться. Но, увидя все семейство в слезах, она остановилась:
— Что такое? Что с вами?
— Ах, добрая барышня! — заголосила матушка Ламбалез. — Посмотрите, что наделала себе эта дуреха! Завтра она не сможет ходить, и задаром пропадет день… Ей нужны башмаки.
Роза и Жанна затрясли гривами и, сверкая глазами, заревели пуще прежнего.
— Нужны башмаки! Нужны башмаки! — пронзительно кричали они.
Тьенетта приподняла свою худую и черную физиономию. Потом, не произнеся ни слова, она с: такой свирепостью стала выковыривать иголкой длинную занозу, что потекла кровь.
Взволнованная Анжелика подала свою милостыню.
— Вот хлеб, как всегда.
— О, хлеб! — ответила матушка Ламбалез. — Разумеется, хлеб всегда нужен. Но ведь его не наденешь на ноги! И как раз завтра ярмарка в Блиньи, а на этой ярмарке мы каждый год собираем не меньше сорока су… Боже милостивый! Что же с нами будет?
Жалость и смущение не давали Анжелике заговорить. У нее в кармане было всего-навсего пять су. За пять су даже по случаю невозможно купить башмаки. Каждый раз отсутствие денег парализовало ее добрые намерения. Но тут она обернулась и среди нарастающей темноты увидела в нескольких шагах позади себя Фелисьена. Это окончательно вывело ее из себя, — может быть, он давно уже здесь и все слышал. И всегда он появляется так, что она не знает, как и откуда он пришел!
«Сейчас он даст им башмаки», — подумала Анжелика.
В самом деле, Фелисьен подошел ближе. В бледно-фиолетовом небе загорались первые звезды. Всеобъемлющий покой теплой ночи опускался на Сад Марии, пустырь засыпал, ивы купались во тьме. Собор черной глыбой выделялся на западе.
«Ну, разумеется, сейчас он даст им башмаки».
Анжелика испытывала настоящее отчаяние. Так он и будет давать всегда, и ей ни разу не удастся победить его! Сердце ее готово было выскочить из груди, сейчас ей хотелось только одного: быть очень богатой, чтобы показать ему, что и она умеет делать людей счастливыми.
Но Ламбалезы уже увидели благодетеля, мать засуетилась, девчонки протянули руки и захныкали, а старшая дочь перестала ковырять окровавленные пятки и скосилась на него.
— Послушайте, голубушка, — сказал Фелисьен, — пойдите на Главную улицу, на углу Нижней…
Анжелика уже сообразила: там была сапожная лавочка. Она живо перебила его, но была так возбуждена, что бормотала первые слова, какие только приходили ей в голову:
— Совсем не нужно туда ходить!.. К чему это!.. Можно гораздо проще…
Но она не могла придумать ничего проще. Что сделать, что изобрести, чтобы превзойти его в щедрости? Никогда она не думала, что может так ненавидеть его.
— Скажите там, что вы от меня, — продолжал Фелисьен, — попросите…
И снова Анжелика перебила его; она тоскливо повторяла:
— Можно гораздо проще… гораздо проще…
И вдруг она сразу успокоилась, села на камень, быстро развязала и сняла башмаки, сняла кстати и чулки.
— Возьмите! Ведь это так просто! Зачем беспокоиться?
— Ах, добрая барышня! Бог да вознаградит вас! — воскликнула матушка Ламбалез, разглядывая почти новенькие башмачки. — Я их сверху разрежу, чтобы они влезли… Тьенетта! Да благодари же, дурища!
Тьенетта вырвала чулки из жадных рук Розы и Жанны и не сказала ни слова.
Но тут Анжелика сообразила, что ноги ее босы и что Фелисьен видит их. Страшное смущение охватило ее. Она не смела пошевельнуться, зная, что, если только она встанет, ноги обнажатся еще больше. Потом, совсем потеряв голову от испуга, она бросилась бежать. Ее белые ножки мелькали по траве. Ночь еще больше сгустилась, и Сад Марии казался темным озером, распростертым между соседними большими деревьями и черной массой собора. На залитой сумраком земле не было видно ничего, кроме маленьких белых ножек, их голубиной атласной белизны.