Другое поле битвы. Улицы и площади.
Папа(появляясь среди сражающихся)
С меня начните! Как! Вы, бедняки, душить Друг друга вздумали? Хотите завершить Взаимной ненавистью бедствия сплошные? Ведь Франции одной вы сыновья родные! Я слышу: подле вас рыдает эта мать. Крестьянин, ты пришел рабочих убивать. Зачем же? Как твоя работа ни зовется, Он в ней участвует. Единство пусть не рвется! Велик ваш труд в полях, где род людской взращен. Ты колос, гвоздь, кирпич, а право — это он. От славного труда не надо отвлекаться. Ведь с трудолюбием все больше крепнет братство. Тот полет огород, другой колосья жнет. Бог — средоточье бездн; свет разума он льет, И оживляет он, и оплодотворяет, И лица потные он одухотворяет. Труд — высший ваш закон; и свят он! Но сейчас Не заступ, не пила, а меч в руках у вас. В чем суть? Опередив крестьянина, шагает Рабочий; он спешит, грядущему внимает. Он слишком быстр; другой уж слишком отстает. Возможно. Бог — судья! Но можно ль, о народ, Слать души в небеса, и копошиться в тине, Кровь проливать рукой, презренною отныне, И заставлять рыдать над крышами набат? Все — жизнь! Нигде господь не выстроил преград. Ах, если есть он там, где явь — лишь ось вселенной, Коль существует цель, порядок неизменный, И коль звезда чиста, и коль заря не лжет, И верный друг земле вот этот небосвод, И если жизнь есть плод, а вовсе не отрава, И если радостны обязанность, и право, Долг, и любовь, и труд, — то, чем бы ни была Небесной молнии мгновенная стрела, Нет ярости такой жестокой, бесконечной, Безбожной, варварской, тупой, бесчеловечной, Которую была б не в силах обуздать Ребенка малого качающая мать. Как! Всюду ярость? Как! Повсюду корчи, муки, Смерть, множество гробов, в крови людские руки? Как! Солнце ясное, и на цветке росу, И милый месяц май в сияющем лесу Тревожит мерзкое зияние могилы? Ах, если победить вы наберетесь силы, То много ль радости? Сердца как лед у вас, И души черными в победный будут час. Подумать только: чем вы братство заменили! Бог создал вас, чтоб вы творили и любили, Растили бы детей у ваших очагов, А вы умеете плодить лишь мертвецов! Вы, преходящие, к чему вы так гневитесь На преходящее? Вы — братья! Примиритесь. Очнитесь! Боже мой! Все ускользает прочь, И уж апостолу внимает только ночь. Но должен он вещать и в мировой пустыне, Где бездна для него подобна толпам ныне.(Он продолжает говорить.)
ГОВОРИТ В ДАЛЬ, ОКУТАННЫЙ МРАКОМ Живите, мыслите, надейтесь на успех, И к цели двигайтесь, и все любите всех. Никто не одинок на сей земле. Потребен Любой для каждого. И ты не будь враждебен, Богатый, к бедняку; а ты, о голытьба, Богатому прости. Взаймы дает судьба. Но не дарит она. И рано или поздно Уравновесятся таинственно и грозно Богатство с бедностью. Ублюдочен доход, Который родился из чьих-нибудь невзгод, И кривобокое фальшиво процветанье, Добытое ценой народного страданья. Зловеще дерево, коль труп вблизи него, — Страшитесь, короли, тщеславья своего. Вы, с ним престол деля, души себя лишили И власти. Звук пустой, что вы Романов, или Брауншвейг, или Бурбон, иль Габсбург. И не впрок Вам ваши титулы. Жестокие, как рок, На стройку пирамид гоняли фараоны Народ закованный и зноем истомленный. Что ж в эти глыбищи вместить они могли? Лишь только бренный прах. О, верьте, короли: И Сезострис, и Кир, и Александр могучи, Но суетна их мощь, и быть гораздо лучше Вот этим бедняком по имени Христос. Могущественны вы, но как бы не пришлось О милосердии вопить вам из-за гроба! Здесь — лесть, но кара — там. Умерьте вашу злобу! А ты, о труженик, согбенный под ярмом, Ты, лев, которого считают муравьем, Терпи, мой друг, и жди. Не вздумай только драться. Да, да! Ты вправе жить и даже добиваться, Чтоб плата возросла и труд твой легче был. Согласен я, чтоб ты однажды получил От бесконечности, от благ ее огромных Назначенную часть услад житейских скромных, — Жизнь боле сносную и даже вместе с ней Гармонию, любовь, зарю и гименей. Грядущее — не мрак. Свет в полусне сочится Сквозь пальцы детские. И можешь ты добиться, Чтоб справедливые настали времена. Работа спорится, оплаты ждет она. Очаг свой защищай, не уступай законам, Когда лжесвятость их правам твоим законным Помехой сделалась; ребенку хлеб достань, Но брата не убий, и родины не рань, И город не губи, разгром его затеяв. Ни Вандемьеров, ни святых Варфоломеев К сиянью своему не хочет идеал Примешивать! О, свет возвышенных начал! Надежда не должна быть тщетной и обманной. Не помещают смерть в Земле Обетованной Над безобразною клоакою резни. Палач, кто б ни был ты, кого ты ни казни, Одно бесчестие твое всегда всплывает — Стыд победителя. О, люди! Умирает Свобода бледная, пронзенная клинком. Да, опозорь себя и всех убей кругом — Вот славу извлекать возможно лишь какую Из всех фальшивых дел, затеянных вслепую. Увы! Невозмутим небес бесстрастный взор, Нет для него убийц. И в глубине их нор Оставим палачей. Победу ненавижу, Коль ногти красные я у победы вижу. Мне отвратительно, коль может вдруг попасть Власть в руки мясника и вынуждена власть, Победу одержав, замазывать тотчас же Провалы мостовых песком. И стал бы даже Мне ненавистен рай господень, если б он Убийством был добыт. Как! Значит, и закон — Преступник? И прогресс — разбойник? Опасаться Нам следует весов, где могут оказаться Те злодеяния, которые творим, Тяжеле добрых дел, о коих говорим. О, бойтесь запятнать грядущий день, народы! Убийце не бывать посланником свободы. Светило, чей восход разверзнул бездну, — зло. Не провиденье нам такой прогресс дало, Коль он, устроив ад, стремится в свод небесный. Нет солнц, которые равны объемом с бездной. Смертельных ужасов творить не может суд. Нет прав, которые убить права дают. Коль право смерть несет, оно лишь мститель дикий, И очи демона горят на божьем лике. Звезда бела, и кровь она не смеет лить. Добро, чтоб быть добром, должно невинным быть. ПРОКЛЯТЬЕ И БЛАГОСЛОВЕНЬЕ И толпы прокляты, и разразились громы Над одинокими. Покоя не найдем мы Здесь, в мире сумрачном. Как пропасти без дна — Священники; их тьма кошмарами полна. Копнешь — все рушится. Взлетаем для паденья. Тоска смертельная! Увы, кругом смятенье. Так много наших грез ниспровергает век! Так много призраков встает! А человек? Добыча ночи он. И ей помог священник. Ведь это человек взывает со ступенек Ужасной лестницы мучений: «Надо так!» Плутает род людской вслепую. Через мрак Мерещится ему лишь дикий пламень бездны. Итак, все пагубно? Надежды бесполезны? Жизнь — долг, расплата — смерть, у власти Сатана, И зло — закон, и всем геенна суждена. И корчи видел я, и слышал я стенанья. В глубоком, никому не ведомом тумане Народы скорбные томятся. Знаю я — Немилосердны к ним священники, князья, Министры, книжники, и палачи, и судьи. О, участь волн милей, чем ваша участь, люди! Томится океан, но столь не истомлен Немым дыханием безмерных ветров он. С небес, где человек хотел бы видеть бога, Ужасных призраков склоняется там много, И неизвестности стенания звучат. «Плачь!» — говорит рассвет. «Умри!» — твердит закат. Индусов божества из камня всех расцветок — Как люди голые среди древесных веток, И Вакх у эллинов хмельной и дикий бог, И сфинксы нильские и пламенный Молох, Ваал чудовищный, Юпитер — бог обмана, И Доминик в крови под сводом Ватикана — Все угрожают вам! Народы всей земли, Вы прокляты! В раю — одни лишь короли. Что им, избранникам, до всех житейских громов? Глаза презреннейших придворных астрономов На пышных лжесветил всегда возведены. Довольны короли судьбой своей. Их сны, Их пробуждения, их