Когда ловушки для избирателей были таким образом расставлены, парижские capitulards неожиданно предложили французскому народу выбрать в недельный срок Национальное собрание, единственной задачей которого должно быть — согласно условиям конвенции от 28 января, продиктованной Бисмарком, — решение вопроса о войне и мире. Помимо того, что выборы проходили при чрезвычайных обстоятельствах, когда некогда было обдумывать и когда одна половина Франции находилась под властью прусских штыков, а на другую тайно оказывалось давление с помощью правительственных интриг, когда Париж был отрезан от провинции, — французский народ инстинктивно чувствовал, что сами условия перемирия, принятые capi-tulards, не оставляют Франции другого выбора (альтернативы), кроме мира a outrance [во что бы то ни стало. Ред.], и что наихудшие люди Франции лучше всего подходят для того, чтобы его санкционировать. Поэтому и появилась на свет «помещичья палата» в Бордо.
Мы все же должны делать различие между старорежимными оргиями и действительными историческими делами помещичьих депутатов. Изумленные тем, что они оказались сильнейшей фракцией огромного большинства, состоящего кроме них из орлеанистов с примесью буржуазных республиканцев и лишь отдельных бонапартистов, они всерьез (наивно) уверовали в долгожданное пришествие их прежнего тысячелетнего царства. И в самом деле, сапог иноземного завоевателя снова топтал Францию, империя была опять ниспровергнута, Бонапарт опять попал в плен, а легитимисты опять воскресли. Очевидно, колесо истории повернуло вспять, чтобы докатиться до «chambre introuvable» [«бесподобной палаты». Ред.] 1816 г. — с ее неистовыми и яростными проклятиями революционному потопу и его ужасам, с ее требованием «обезглавить Париж и лишить его звания столицы», с ее «децентрализацией», при которой сеть государственного аппарата должна быть прорвана местными влияниями помещичьих усадеб, с ее религиозными проповедями и догматами допотопной политики, с ее дворянской спесью, наглостью, генеалогической ненавистью к трудящимся массам и взглядом на мир через oeil de boeuf [буквально: «бычий глаз», исторически — передняя в Версальском дворце с опальным окном, где собирались придворные в ожидании короля. Ред.]. В действительности однако, легитимисты могли играть только роль держателей акций партии порядка как монополисты средств производства. С 1848 до 1851 г. они могли образовать только одну из фракций междуцарствия «парламентарной республики» — с той разницей, что тогда они были представлены своими образованными и искушенными в парламентской борьбе лидерами, Берье, Фаллу, Ларошжакленами, тогда как теперь им приходилось искать себе представителей среди заурядных деревенских помещиков, что придало иной оттенок всему Собранию и скрыло его буржуазную действительность под феодальным нарядом. Их нелепые преувеличения (проповеди) служат только для того, чтобы оттенить либерализм их бандитского правительства. Завлеченные на путь узурпации полномочий, не соответствующих их избирательным мандатам, они существуют только по милости своих самозванных правителей. Хотя иноземное вторжение в 1814 и 1815 гг.[451] явилось смертоносным оружием против них в руках буржуазных выскочек, они в слепом безрассудстве взяли на себя ответственность за нынешнюю беспрецедентную капитуляцию Франции, которую их буржуазные недруги выдали иноземцу. И французский народ, пораженный и возмущенный возвращением всех этих высокородных Пурсоньяков, которые, как он считал, уже давно лежат в могилах, убедился, что он должен не только произвести революцию XIX века, но и завершить революцию 1789 г., отправив этих скотов туда же, куда в конце концов попадает в деревне весь скот — на живодерню.
451
Имеется в виду вторжение во Францию в 1814 и 1815 гг. войск шестой и седьмой антифранцузских коалиций во главе с Англией, Австрией, Пруссией и Россией с целью ниспровержения режима империи Наполеона I и реставрации легитимной монархии Бурбонов.