Максим Горький Собрание сочинений в тридцати томах Том 18. Пьесы, сценарии, инсценировки 1921-1935
Сомов и другие
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:
Сомов.
Анна — его мать.
Лидия — его жена.
Яропегов.
Богомолов.
Изотов.
Дуняша — горничная.
Фёкла — кухарка.
Троеруков.
Лисогонов.
Силантьев.
Титова.
Арсеньева — учительница.
Дроздов.
Терентьев.
Людмила.
Крыжов.
Китаев.
Семиков.
Миша.
Сомов — инженер, лет 40, говорит суховато; под его сдержанностью чувствуется сильное нервное напряжение, в сценах с матерью — резок и даже груб, в сцене с женой, обнаруживая своё честолюбие, откровенен не потому, что говорит искренно, а потому, что проверяет себя.
Анна — его мать, — лет 60, женщина бодрая, хороших «манер».
Лидия — лет 27, ленивые движения, певучий голос, жить ей одиноко и скучно; Арсеньева оживляет воспоминания юности её, и потому она тянется к ней.
Яропегов — лет 40–42, - школьный товарищ Сомова, человек, которого Лидия объясняет правильно.
Богомолов — лет 60, - обижен, обозлён.
Изотов — лет 55, - картёжник, любит поесть, выпить.
Троеруков — неудавшийся авантюрист, человек, способный на всё из мести за свои неудачи.
Титова — лет 45, - толстая, пошлая, неглупая.
Арсеньева — лет 30, - человек, увлечённый своим делом.
Терентьев — лет 35, - рабочий, директор завода, добродушен.
Дроздов — лет 30, - красив, суров, недоверчив.
Китаев — лет 30.
Крыжов — за 60 лет.
Семиков — лет 25–23, - вялый парень.
Миша — лет 20.
Дуняша — тоже.
Людмила — 18-20лет.
Фёкла — за 60 лет.
Лисогонов — тоже.
Силантьев — лет 45.
Первый акт
Новенькая, деревянная дача. Терраса; у стола — Анна Сомова, в капоте, пенснэ; читает газету; пред нею — кофейный прибор.
Дуняша. Спекулянт масло принёс.
Анна. Во-первых: надо говорить — частник, а не спекулянт.
Дуняша. Мы так привыкли.
Анна. Спекулянт — обидное слово, обижать людей — дурная привычка. Во-вторых: где Фёкла?
Дуняша. Ушла куриц покупать, что ли…
Анна. Пусть Силантьев подождёт.
Дуняша. Он денег хочет.
Анна. Просит, а не — хочет.
Дуняша. Не хотел бы, так не просил.
Анна. Вы говорите много лишнего. Пусть придёт сюда. — (Сердито, через газету смотрит вслед Дуняше. Отшвырнув газету, подходит к перилам террасы. На лестнице Силантьев, мужик лет 45.) Здравствуйте, Силантьев!
Силантьев. Доброго здоровья, Анна Николавна.
Анна. Ну, что у вас, как — дочь?
Силантьев. Плохо.
Анна. Не помогает доктор?
Силантьев. Нет. Да ведь какой она доктор, извините…
Анна. Что ж она говорит?
Силантьев. Да ведь что ей говорить? Она не её, она — меня всё лечит. Не так, видишь ты, думаю я, не её мыслями. Я ей говорю: «Ты — брюхо лечи, а не душу, душу лечить — дело не твоё! Ты, говорю, себе душу-то полечи».
Анна. Очень жаль, что Маша захворала, я так привыкла к ней.
Силантьев. Новая-то у вас бойка больно.
Анна. Да, вот до чего дожили мы, Силантьев!
Силантьев. Не говори! Дышать нечем. Комсомол этот, Мишка: «На Кавказ, говорит, надобно Марью-то». Это — в старину солдат на Кавказ посылали, а она девка.
(Сомов вышел, стоит у стола, разбирая газеты, прислушивается.)
Силантьев. Учит меня: «Ты, говорит, богатый, а для дочери денег жалеешь».
Анна. Они — завистливы на чужое богатство.
Силантьев. Ну да! Понимают, что человек без денег — как птица без крыльев…
Анна. А всё, что у нас отняли, — промотали…
Сомов. Надо бы кофе…
Анна. Ах, ты здесь? Позвони…
Сомов. Не действует звонок. Вы уж сами…
Анна. Идите в кухню, Силантьев, я там расплачусь с вами.
Силантьев. Дрова тут возил я вам. Да за двух зайцев…
(Силантьев уходит.)
Анна. Хорошо, хорошо! (Подходит к двери, звонит.) Звонок действует.
Сомов. Не одобряю я эти твои беседы.
Анна. Ах, вот почему не звонит звонок! Ты что хочешь, чтоб я онемела, когда все кругом возмущены?
Сомов. А ты организуешь возмущение, да?
Анна. Мне кажется — с матерью не следовало бы говорить иронически! И даже не поздоровался.
Сомов. Прости. Но твои «беседы с народом», вроде этого торгаша, Лисогонова и…
Анна. Ты считаешь глупыми? Нет, уж ты разреши мне это! Ты живёшь с умниками, а я привыкла жить с глупыми, но честными…
Сомов. Я должен сказать, что мне особенно не нравится этот, хотя и полуумный, но подозрительный учитель пения…
Анна. Он — учитель истории, а пению учит по нужде. Ты ведь знаешь, что теперь в России истории нет…
Сомов. Послушай, мама…
(Входит Яропегов.)
Яропегов. Бонжур [1], мадам! Николай, у тебя в спальне мухи есть?
Сомов. Есть.
Яропегов. Советую: бей мух головной щёткой!
Сомов. Нелепая у тебя привычка начинать день глупостями!
Яропегов. Это — не глупости, а ценное открытие. Я вчера, ложась спать, перебил щёткой несколько десятков мух. Кстати — об открытиях: Иваненко сообщает, что открыл богатейшие залежи полиметаллической руды. Везёт советской власти!
Анна. А — кто везёт? Это — вы, вы везёте! Страшно подумать, что вы делаете… (Возмущена почти до слёз, уходит, говоря.) Только и слышишь: там открыли, тут нашли… Ужас!
Яропегов. Боевое настроение мамаши всё повышается…
Сомов. Здесь это ещё более неуместно, чем в городе.
Яропегов. Ты хотел весной отправить её и Лидию за границу?
Сомов. Неудобно было хлопотать.
(Дуняша вносит кофе.)
Яропегов. Как спали, Дуня?
Дуняша. Лёжа, Виктор Павлович.
Яропегов. А что во сне видели?
Дуняша. Ничего не видала, я сплю закрыв глаза.
Яропегов. Браво!
(Дуняша уходит.)
Сомов. Дерзкая девчонка.
Яропегов. Очень милая курочка!
Сомов. Я смотрю на неё не с точки зрения петуха.
Яропегов. Ты что сердишься? Не выспался?
Сомов. Вчера Терентьев наговорил мне комплиментов, с этим, знаешь, чугунным его простодушием. И кончил так: «Замечательный, говорит, вы работник, товарищ Сомов, любуюсь вами и думаю: скоро ли у нас свои такие будут?»
Яропегов. Ну, и — что ж? Чувствует, что мы не товарищи, а или гуси или свиньи.
Сомов. Ты всё шутишь, Виктор, грубо и неумно шутишь. Смазываешь себя жиром шуточек, должно быть, для того, чтоб оскорбительная пошлость жизни скользила по твоей коже, не задевая души.
Яропегов. Какой язык!
Сомов. И забываешь о том, что нам необходимо полное доверие с их стороны.
Яропегов. Я склонен думать, что пользуюсь таковым.
Сомов. Ты! Доверие необходимо нам всем, а — не единице! Против нас — масса, и не надо закрывать глаза на то, что её классовое чутьё растёт. Ты читаешь им что-то такое, ведёшь беседы по истории техники, что ли… они принимают это как должное…
Яропегов (смеётся). Они лезут ко мне в душу, точно в карман, где лежат их деньги. Говоря правду — мне это нравится.
Сомов. То есть тебя это забавляет, но ты ошибаешься, думая, что они относятся к тебе лучше, более доверчиво, чем ко мне, Богомолову.
(Входит Фёкла.)
Фёкла. Николай Васильич…