С рядом будущих авторов я уже вступил тогда в деловые отношения.
«Синий всадник» был в будущем, еще без следов возможного воплощения.
И тогда из Зиндельсдорфа пришел Франц Марк.
Разговаривали охотно: мы понимали друг друга полностью. В этом незабываемом человеке я нашел тогда очень редкий экземпляр (и сегодня не столь же редкий?) художника, который мог видеть далеко за границы своего «хутора», который скорее внутренне, чем внешне, восстал против всех связывающих, сдерживающих традиций.
За появление «Духовного» в издательстве Р. Пипер я благодарен Францу Марку: это он спланировал путь.
Каждый день, вечерами, а то и до полуночи, обсуждали мы наш проект. С самого начала было нам ясно то, что мы должны предпочесть строго диктаторский образ действий: полная свобода для претворения воплощаемой идеи.
Франц Марк протянул руку помощи тогда очень юному Августу Макке. Мы поставили перед ним задачу представить преимущественно этнографический материал, которым мы и сами также занимались. Он разрешил эту задачу блестяще и получил другую — написать заметку о масках, которую он выполнил так же хорошо.
Я позаботился о русских (художниках, композиторах, теоретиках) и перевел их статьи.
Марк привез из Берлина большое число страниц «Моста», который тогда как раз появился и который в Мюнхене был совершенно незнаком.
«Художник, создавай, не разговаривай!», — пишут и говорят некоторые художники и отвергают наше приглашение написать статью. Однако это все относится к области опровержений, отказов, борьбы, которые здесь приводить не следует.
Что за спешка! Еще перед появлением тома Франц Марк и я организовали I Выставку редакции «Синего всадника»[77] в Галерее Таннхаузера — ее основа была следующая: никакой пропаганды определенного, избранного «направления», одновременный показ различных явлений в новой живописи на международной основе и … диктатура. «…Разнообразие форм предполагает внутренние желания художников», — писал я в предисловии.
Вторая (и последняя) по преимуществу графическая выставка состоялась в только что открытой Галерее Ханса Гольтца, который приблизительно за два года до своей смерти с большим воодушевлением писал мне о том великолепном времени.
Моим соседом в Швабинге являлся Пауль Клее. Он был тогда еще очень «маленьким». Однако я могу заявить с законной гордостью, что я тогда уже разглядел в тех небольшого размера рисунках (он тогда еще не начал заниматься живописью) великого Клее более позднего времени. Один его рисунок был помещен в «Синем всаднике».
Тороплюсь упомянуть еще и вскоре скончавшегося Бернхарда Колёра, безмерно щедрого мецената, патрона Франца Марка. Без его дружеской поддержки «Синий всадник» все еще оставался бы прекрасной утопией, так же как и «Первый немецкий Осенний Салон» Херварта Вальдена и многое другое.
Мои ближайшие планы для следующего тома «Синего всадника» предполагали поставить искусство и науку в близости друг к другу: происхождение, реализация в разных работах, цель. Сегодня я знаю намного лучше, чем тогда, как много малых корней ведет к одному великому — работе для будущего.
Но тогда началась война и было трудно осуществить такой план.
Но, несмотря на это, то, что необходимо, — внутренне! — может быть отложено, но никогда не вырвано с корнями.
С наилучшими пожеланиями
Ваш Кандинский
Произведение состоит из 16 картин, которые передают впечатление, полученное Мусоргским во время посещения выставки картин. Написанные картины являлись натурально «натуралистическими» (предположительно исключительно акварель){58}.
Музыка никоим образом не являлась «программной». Если она что-то «отображает», то не сами картинки, но только переживания Мусоргского, которые намного превышают «содержание» живописи и находят чисто музыкальную форму. Это явилось обоснованием того, почему я охотно принял предложение инсценировать это музыкальное произведение от тогдашнего управляющего Фридрих-театра в Дессау д-ра Гартмана.
С выбором двух картин — «Самуэль Гольденберг и Шмуль» и «Торговая площадь в Лиможе» (в которых я задействовал двух танцовщиков) — появились целые «абстрактные» сценические картины. И здесь, и там я применил также формы, далекие от «предметности». Я продвигался вперед также не к «программности», но к особо используемым формам, которые мне представлялись при прослушивании музыки.
77
Имя «Синий всадник» мы задумали в кафе летнего сада в Зиндельсдорфе; оба любили синий, Марк — лошадей, я — всадников. Так имя пришло само собой. И сказочное кофе госпожи Марк пришлось нам как нельзя кстати. (