28
ПРЕДАТЕЛЬСТВО РЕНО
Дальнейшее крестом давит на мои плечи, и ничто не облегчает этой ноши — ни отдаление самих событий во времени, ни то возвращение в детство, в которое, по слухам, впадают люди моего возраста и которое, как мне кажется, действительно посещает меня временами. Ибо, повторяю я вам, в этом действе, что разворачивалось при моем живейшем участии, добро и зло столкнулись друг с другом, с тем, чтобы в конце концов кануть в вечности.
Так вот, я был принят на службу к графу Триполитанскому, но с условием не удаляться более чем на два дня из Иерусалима, ибо на мне лежали заботы о Жанне. Почти каждое утро я покидал город и через Сионские врата, через долину Иосафата я направлялся к Авессаломовой могиле, ставшей прибежищем Жанне. Из-за высокой крыши, напоминавшей шлем с шишаком, ее было видно издалека. Здесь, среди зеленеющих, цветущих холмов возвышался ряд прекрасных кипарисов, и покрытые пыльцой масличные деревья давали свою тень. Совсем рядом был сад Жанны. Чтобы попасть туда, ей нужно было только перейти дорогу, гремя своей колотушкой. Часто она уходила туда до зари — ради того, чтобы никого не встречать на своем пути, а особенно чтобы избежать зрелища испуганных детей, разбегавшихся при виде ее капюшона и знака прокаженной. В саду она выращивала цветы и целебные травы. Там была каменная скамья, на которой она любила сидеть в задумчивости. Именно там я навещал ее. Пока мы говорили, я опускал глаза, чтобы не видеть наступления ее недуга, не замечать ни бугров на висках, ни зеленоватого оттенка и загрубения щек, ни самого этого темного лика, некогда цветущего и сияющего, ни настораживающей судороги одной из ее рук. Я отважился спросить:
— Жанна, может быть, я позову к вам лекаря? Я заплачу ему из денег короля.
— Я знаю, как о себе заботиться. Мне ничего не нужно.
— Не понадобится ли вам моя помощь в этом?
— Нет, дорогой Гио.
Мне показалось, что ее проказа протекала иначе, чем у короля, что накопившаяся усталость и горе обострили ее, и я испугался. В свой черед, я не смог избавиться от мысли, что мы скоро расстанемся; эта тоска мучила меня, как рыдание, застрявшее в горле. Будь моя воля, я провел бы с ней весь остаток дней, полагая каждый из них слишком ценным, чтобы тратить его на что-то еще. Но Жанна — увы! — всегда мягко выпроваживала меня:
— Гио, любезный друг, граф Триполитанский будет недоволен твоим отсутствием.
— Отнюдь нет. Он любит и уважает вас.
— Оставаться рядом со мной — значит вдыхать дурной воздух. Если недуг охватит тебя, кто охранит Жанну? Ты помнишь о своем обещании королю?
Но, как это было и с Бодуэном, когда проказа особенно допекала ее, характер Жанны становился мрачным, и она погружалась в печальные мысли:
— Рено, пребывая на вершине своей славы, был у меня всего лишь раз. Он меня стыдится, я пугаю его. Ты знаешь, когда мы с ним говорили, он напомнил мне свои предостережения и упрекнул в неосторожности. Он держался от меня в трех шагах и прикрывал рот платком. Наши пахари и дровосеки тоже навестили меня лишь однажды: моя короста быстро остудила их привязанность. Но я упрекаю их в том меньше, чем брата…
Так прошло лето, затем осень и зима. Начался новый год. Теплые, позолоченные закатным солнцем вечера сменились ледяными ветрами, дующими из пустынь, несущими песок, от которого горит и сжимается горло. Я все носил мясо, бутыли с вином и водой, мягкий хлеб, хранящий еще аромат пекарни, фрукты, а по погоде — и древесные уголья. Регент Триполи, одобряя мою верность, — впрочем, вполне естественную, — и желая поощрить меня, передал мне сперва Часослов покойного короля, затем — его перстень, который тот не снимал с руки: он был украшен опалом, желтый цвет которого вдруг вспыхивал той пронзительной голубизной, что сияет на небе, когда грозовые тучи отходят к дальним холмам, а травы зеленеют, листва расправляется, птицы принимаются петь. Я надел это кольцо ей на палец, и мне показалось, что сам я стал прокаженным королем. Что же до книги, то она приложилась к ней губами, будто бы то была священная реликвия; да и вправду, она была ею. Она принялась ее листать. Во многих местах на пергаменте виднелись пятна. Она знала и помнила о том, когда и как появилось каждое из них. Когда же она наткнулась на строку, подчеркнутую его рукой, то не смогла удержать слез. Но мне показалось, однако, что это были слезы радости.