– Ничего особенного, просто синяков наставили. Обычная мальчишеская драка. Я просто хотел тебя предупредить, чтобы ты не испугалась, увидев его с примочками.
– И как ты можешь так говорить, Симон! – (Православное имя Гиммера было Семен, но имя это не нравилось Софье Михайловне, и она всегда звала мужа – Симон.) – И как ты можешь так говорить! Ну, бедный Дюденька!.. А кто его?..
– Один из воспитанников твоих, не помню фамилии…
Гиммер насмешливо сощурился: Софья Михайловна была председательницей Благотворительного общества помощи учащимся из народа, и под ее воспитанниками Гиммер подразумевал учащихся-стипендиатов этого общества.
– Кто именно, не помнишь?
– Ну, тот самый, дядя которого швейцаром в училище.
– Он наказан, надеюсь, этот мальчик?
– К сожалению, наказан: его из училища исключили.
– И как ты можешь так говорить, Симон!
Софья Михайловна, подхватив длинный, по тогдашней моде, хвост платья, быстро пошла вверх по лестнице.
– Весь день ему Эдита Адольфовна эти примочки прикладывала, – с трудом поспешая за ней, весело говорил Гиммер, – а перед тем как ехать вас встречать, я захожу проведать сынка и вижу: Ульяна ему постель поправляет, а он ее – за юбку, а она отбивается…
И старый Гиммер, лукаво сощурившись, вдруг начал издавать такие звуки, как будто в горло к нему попала рыбья кость. Это была его манера смеяться.
Софья Михайловна, строго поджав губы, кивнула в сторону Лены.
– А как он покраснел! Покраснел как! – давясь рыбьей костью, говорил Гиммер.
– Симон!
Софья Михайловна поспешила нажать кнопку звонка.
Две похожих на старого Гиммера и друг на друга рыженьких горбоносых девочки, одна – ровесница Лене, другая – чуть постарше, с криком: «Мама приехала! Мама приехала!» – вбежали в переднюю. Увидев Лену, они запнулись на мгновение, потом, узнав ее, но не сообразив, что им нужно теперь делать, снова кинулись к матери, хватая ее за руки и танцуя возле нее.
– Что – Дюдя? – спрашивала Софья Михайловна. – Бедный мальчик! Я сейчас же, сейчас же пойду к нему… Лиза, Адочка! Вы займитесь пока с Леночкой, я вам потом все расскажу…
И, волоча по половику длинный хвост платья, она быстро прошла в комнаты.
– Это – Леночка, дети. Вы узнали ее? – говорил старый Гиммер, по очереди выпроваживая детей в столовую. – Вы помните, она гостила у нас с тетей Аней? Тетя Аня теперь умерла, и она совсем будет жить у нас. Вы, конечно, подружитесь, – говорил он, нагнув голову, с шутливой серьезностью глядя на детей, посапывая.
Лиза и Адочка, взявшись за руки и жеманно поводя плечиками и рыженькими головками, украшенными одинаковыми голубенькими бантами, с любопытством рассматривали чужую большеголовую и большеглазую девочку, которая, расставив ноги в черных чулочках, опустив вдоль платьица тонкие руки, растерянно стояла у дверей большой, залитой светом комнаты. Комната эта была хорошо знакома Лене, но, как и два года назад, ее поразили неизвестно зачем расставленные по углам высокие синие вазы и неизвестно зачем развешанные по стенам тарелки, расписанные цветастыми и хвостатыми китайскими драконами.
– Конечно, это Сурков, – сказала Софья Михайловна, входя в столовую. – И какой синяк под глазом! Это не мальчик, а просто зверь какой-то…
– Ничего нет необыкновенного в том, что мальчики дерутся, – сухо сказал старый Гиммер, повернувшись всем туловищем к Софье Михайловне. – И печально не то, что синяк, а то, что растет здоровый и капризный балбес, который думает, что раз он сын Гиммера, то ему все позволено, а даже постоять за себя не умеет. Вот это печально!..
Он сердито фыркнул и, тяжело ступая широкими, медвежьими ступнями, прошел в свой кабинет.
Глаза и губы Софьи Михайловны приняли обиженное выражение. Некоторое время она молча стояла посреди комнаты.
– Барыня, детей спать вести? – спросила показавшаяся в дверях девушка в белом переднике.
– А вы как думаете, милая, детей можно укладывать без ужина? – неожиданно озлобляясь и краснея, заговорила Софья Михайловна. – Или вы думаете, что ребенок после дороги может лечь спать без ванны? Вы, милая, если вы пришли служить и если вы за это получаете, извольте служить как следует!.. Скажите Даше, чтобы подавала ужинать, и идите приготовьте ванну!..
По деревенской привычке Лена проснулась очень рано, когда весь дом еще спал. Из-за занавесей на окнах слабо пробивался рассвет, в детской было полутемно. Лиза и Адочка спали на своих кроватках. Полоса света чуть освещала игрушки в углу: детскую плиту, громадную куклу и громадную – больше, чем бывает в жизни, – кошку на колесиках, с желтыми глазами.