Боярин, плохо переобувшийся, так, что клоки его портянок торчали во все стороны, с готовностью совал им руку, выставляя бороду и вывороченное веко и смущенно потряхивая котомкой, которую он держал почему-то в той же руке, отчего выглядел еще бедней и нескладней. И когда Сережа в последний раз взглянул на его прямую костлявую фигуру, медленно спускавшуюся с перевала, махавшую руками и приседавшую на тощий, отвислый зад, – сердце у Сережи тягостно сжалось.
Перевал далеко уже остался за их спиной, когда Мартемьянов свернул вправо по широкой торной тропинке.
– Куда вы? – спросил Сережа.
– Ничего, здесь ближе, – не оборачиваясь, ответил Мартемьянов.
Сережа прибавил шагу и догнал его. Сбоку выскочили вдруг телеграфные столбы. Белые чашечки изоляторов то исчезали в листве, то снова сверкали на солнце.
Тропа круто свернула еще правее. Маленький человек, показавшийся из-за поворота, едва не наскочил на них. Он, как кошка, отпрыгнул в сторону, хотя нес на спине высокий тяжелый куль, какие носят женьшеньщики, и, прижавшись к кустам, недоверчиво посмотрел на встречных своими длинными косыми глазами. На нем была круглая шапочка с нитяной пуговицей на макушке, широкие шаровары из синей китайской дабы, а ноги были обуты в китайские улы, с ремнями до колена. Сережа принял его за китайца. Мартемьянов вдруг побледнел и всплеснул руками.
– Сарл!.. – крикнул он лающим голосом.
Через мгновение он и незнакомец, бросивший свой куль, стояли, обнявшись, похлопывая друг друга по спине и издавая какие-то ласкающие рычащие звуки.
– Вот не ждал! – кричал Мартемьянов. – Тьфу, черт! Да как же это ты?.. Вот ты, господи!..
А незнакомец по-детски улыбался и все повторял:
– Ай-э, Филипп… У-у… Филипп… Айя-хе-е…
Сережа, вначале испугавшийся немного, так и застыл на месте, держась рукой за винчестер.
Незнакомец, которого Мартемьянов назвал Сарлом, был уже в годах, но еще далеко не стар, – с крепкими скулами, искрящимися темно-зелеными глазами, резкими, как осока, с тонкими подвижными губами, то складывавшимися в детскую улыбку, мгновенно освещавшую его скуластое бронзовое лицо, то принимавшими прежнее твердое и самолюбивое выражение.
– А ведь мы собирались к вам, – возбужденно говорил Мартемьянов, – дня через четыре должны были быть… четыре солнца – понимаешь? Сначала в Ольгу, потом к вам…
– О-о, четыре солнца? – недовольно переспросил Сарл, и по тому, как свободно произнес он «р», в то же время протяжно выпевая гласные, Сережа понял, что это не китаец. – Зачем четыре солнца, Филипп?.. Ране надо ходить – три солнца, однако, самое много. Как раз праздник нам…
– Праздник?..
– Ай-э, большой праздник: сынка мой – одна зима, как раз… У-у, здоровый сынка, все равно медведь. – И мужественное лицо Сарла снова осветилось детской ослепительной улыбкой.
– Сынка?! У тебя! – воскликнул Мартемьянов. – Ну и Сарл! Да как же это ты? Да ты расскажи, что там у вас…
– Нет, тебе первый кажи, – как можно? Тебе старшинка…
– Вот еще новости…
– Нет, нет, тебе первый, – смеясь, настаивал Сарл.
– Скажи, какой ранжир наводит! – сказал Мартемьянов, обернувшись к Сереже и не скрывая удовольствия, которое доставила ему уважительность Сарла.
И, сразу поважнев, – как всегда, когда дело касалось таких вещей, которые сопряжены были с его должностью зампредревкома, – он стал пространно рассказывать о предстоящем съезде. Сарл ни разу не перебил его. Несмотря на живость, даже нервозность, которая угадывалась в нем по тому, как он теребил пальцами шнурки своей рубахи, и по тому, как нервно подергивалась изредка его щека, – он был, видно, сдержан и осторожен. Только когда Мартемьянов сказал, что на съезде будут участвовать все народности, Сарл приподнял брови и удовлетворенно чмокнул губами.
– Ай, хорошо, – сказал он, когда Мартемьянов кончил. – Его где буду – Ольга или Скобеевка?
– Нет, в Скобеевке: в Ольге еще опасно все-таки…
– А удэге тоже могу посылай?
– Еще бы!
«Удэге?! – в изумлении чуть не воскликнул Сережа. Сердце его забилось. – Так это удэге? Древний воинственный народ? В этой круглой шапочке, какие носят все китайские лавочники?.. Нет, этого не может быть!..»
– Хунхуза?.. О-о, хунхуза много, – говорил Сарл в ответ на вопрос Мартемьянова о хунхузах. – Нам в Инзалаза-гоу много людей ходи: корейца ходи, гольда ходи, все проси помогай хунхуза дерись. Наша помогай. Наша хунхуза не боится.
– И правильно! – воодушевился Мартемьянов. – И байту не надо платить… Мы этот вопрос и на съезде постановим…