Было Благовещение. Андрей Иванович лежал на кровати, смотрел в потолок и думал о Ляхове. За перегородкою пьяные ломовые извозчики ругались и пели песни. Александра Михайловна сидела под окном у стола; перед нею лежала распущенная пачка коричневых бланков, края их были смазаны клеем. Александра Михайловна брала четырехгранную деревяшку, быстро сгибала и оклеивала на ней бланк и бросала готовую пачку в корзину; по другую сторону стола сидела Зина и тоже клеила.
Андрей Иванович весь кипел раздражением.
– Долго еще эта канитель будет тянуться? – сердито спросил он. – Кажется, сегодня праздник, можно бы и не работать!
Александра Михайловна робко возразила:
– Как же быть, Андрюша? Конторщик велел, чтоб непременно к завтраму было шесть тысяч.
– «Конторщик велел»… Мало ли, что тебе будет приказывать конторщик!.. Брось, пожалуйста, ты ему не раба. Заснуть нельзя!.. «Велел»… А зачем он целых три дня всего по тысяче давал тебе?
– Тут уж не приходится рассуждать.
Андрей Иванович широко раскрыл глаза и поднялся на постели.
– Как это не приходится рассуждать? Ты не животное, а человек, тебе для того и разум дан, чтоб рассуждать. Дура!.. Брось, я тебе говорю!.. Слышишь ты? – грозно крикнул он.
Александра Михайловна покорно отложила работу. Теперь, когда Андрей Иванович много бывал дома, она совершенно подчинилась ему и не смела слова сказать наперекор. Андрей Иванович лежал, злобно нахмурив брови. Александра Михайловна пошла поставить самовар, потом воротилась и, молча сев к столу, стала читать «Петербургскую газету».
Каждое движение, каждый жест Александры Михайловны возбуждали в Андрее Ивановиче неистовую ненависть. Он сдерживался, чтоб не заорать на нее, – ему было противно, что у Александры Михайловны толстый живот, что она сморкается громко и что у нее на правом локте заплата.
– Что это ты читаешь?
– Вот тут напечатано: «Мнение женщин о мужчинах».
– К чему это тебе знать, скажи, пожалуйста? Для тебя такое чтение совсем не подходяще, ты и так не умна. Дай сюда газету!
Андрей Иванович вырвал у нее газету и стал читать. Через десять минут газета опустилась к нему на грудь. Он задремал. Но кашель вскоре разбудил его. Андрей Иванович кашлял долго и никак не мог откашляться; на лбу вздулись жилы, в комнате распространился противный кисловатый запах, которым всегда несет от чахоточных.
– А что ж, самовар у тебя ко второму пришествию поспеет? – спросил Андрей Иванович, перестав, наконец, кашлять.
– Самовар готов. Я тебя только тревожить не хотела, что ты спал.
Александра Михайловна подала самовар. Андрей Иванович, в туфлях и в жилетке, – всклокоченный, угрюмый, – пересел к столу.
– Сходи купи водки пеперментовой, – отрывисто сказал он. – Выпить охота.
– Андрюша, ведь опять жар у тебя будет, как вчера, – просительно возразила Александра Михайловна.
У Андрея Ивановича загорелись глаза.
– Это ты мне намекаешь, что я на твой счет пью? – спросил он, стиснув зубы. – Дрянь ты паршивая! – закричал он и яростно затопал ногами. – Никогда мне водка не вредит, она мокроту разбивает! Ты мне хочешь сказать, что я от тебя завишу… Не надо мне твоей водки, убирайся к черту!
– Мне не жалко, Андрюша, я пойду.
– Не нужно мне твоей водки, понимаешь ты?.. Гадина! Ничего от тебя не стану принимать! С голоду подохну, а от тебя корки хлеба не приму!
Он, задыхаясь, пошел к кровати и лег. Александра Михайловна тихонько оделась, ушла и принесла пеперментовой водки.
Андрей Иванович лежал на постели и глядел горящими глазами в потолок. Александра Михайловна сказала:
– Готово, Андрюша. Иди!
– Я тебе сказал, что мне не нужно твоей водки, – с ненавистью ответил Андрей Иванович. – Поняла ты это или нет?
Он быстро встал с постели, оделся и вышел вон.
У него спиралось дыхание от злобы и бешенства: ему, Андрею Ивановичу, как нищему, приходится ждать милости от Александры Михайловны! Захотелось чего, – покланяйся раньше, попроси, а она еще подумает, дать ли. Как же, теперь она зарабатывает деньги, ей и власть, и все. До чего ему пришлось дожить! И до чего вообще он опустился, в какой норе живет, как плохо одет, – настоящий ночлежник! А Ляхов, виновник всего этого, счастлив и весел, и товарищи все счастливы, и никому до него нет дела.
Андрей Иванович остановился на дамбе Тучкова моста. Куда идти? Идти было не к кому. Единственным человеком, в привязанности которого он не сомневался, был чухонец Лестман, но Андрей Иванович не мог без раздражения думать о нем Лестман за это время несколько раз проведовал Андрея Ивановича. Придет, сядет – и молчит, и нелепо вздыхает, а уходя, предлагает Андрею Ивановичу взаймы денег. Болван! Очень ему нужны его деньги! Вечерело, алые пятна зари на западе тускнели, по набережной в синеватой дымке засветилась цепь огоньков. Андрей Иванович стоял, закусив губы, и мрачно смотрел на огоньки. Вдруг он вспомнил о Барсукове. Не поехать ли к нему? Андрей Иванович пренебрежительно усмехнулся, воротился к разъезду и сел на проходившую конку.