— Да, я знаю, это глаз, но ведь почти невозможно попасть в глаз с первого выстрела. Для этого необходимо обладать, кроме чрезвычайной смелости и хладнокровия, удивительной меткостью.
— Благодарю, — улыбаясь сказал Валентин, — теперь, когда наш враг уже безопасен, посмотрите, прошу вас, и скажите мне, куда я ему угодил.
Оба мексиканца поспешили нагнуться к медведю. Он был мертв.
Его огромная туша занимала пространство почти в десять квадратных ярдов.
Пуля охотника попала ему в правый глаз.
Мексиканцы вскрикнули от удивления.
— Да, — произнес Валентин, отвечая на их мысли, — это был недурной выстрел.
— Но посмотрите, мой друг, что за ужасные когти. Они почти в шесть дюймов длиной!
— Да. Я припоминаю, как одного несчастного команча гризли ударил лапой по плечу и моментально раздробил его. Но не правда ли, это на редкость интересная и увлекательная охота? Для меня в ней есть что-то неотразимо притягивающее.
— Для вас — может быть, — заметил дон Мигель, — вы так привыкли в прерии к опасностям, что не признаете их, но я должен признаться, что мы, жители городов, питаем к этим чудовищам непреодолимый страх.
— Перестаньте, дон Мигель, ведь я сам видел, как вы не раз боролись одни на один с ягуарами.
— Да, мой друг, и я опять готов на это, но ягуар — это вам все-таки не гризли.
— Хорошо, хорошо, я не хочу спорить с вами. Помогите нашему другу зажарить заднюю ногу медведя, и, я уверен что когда вы ее попробуете, ваше мнение о серых медведях изменится к лучшему.
Через некоторое время завтрак был готов. Охотники уселись вокруг костра и с удовольствием принялись за еду. Когда завтрак был окончен, все тотчас же приготовились продолжать путь.
Валентин двинулся первым.
Друзья последовали за ним.
В это самое мгновение из-за гор во всем своем блеске показалось солнце.
Глава XXIX
ПРИЗНАТЕЛЬНОСТЬ
Как мы уже сказали, Валентин устроил мадам Гилуа в зимнем селении команчей.
Индейцы с радостью приютили мать приемного сына их племени.
В ее распоряжение была отдана самая лучшая хижина, и все старались уделять ей внимание и оказывать всевозможные услуги.
В один ясный солнечный день она сидела у порога своей хижины и, глядя на детей, резвившихся невдалеке от нее и оглашавших воздух веселыми криками и смехом, думала о своем отсутствующем сыне.
В это время к ней подошла жена Единорога, села рядом, взяла ее за руку и внимательно посмотрела на нее.
— Моя мать чувствует себя лучше? — спросила она ласково.
— Благодарю, дитя мое, — отвечала старушка, — я здорова и чувствую себя хорошо.
— Тем лучше, — сказала Солнечный Луч с улыбкой, — ибо я могу сообщить моей матери хорошую весть.
— Говори, дитя мое, — сказала та.
— Бледнолицые — великие волшебники, — продолжала индианка, — они сообщают свои мысли через большие расстояния при помощи фигурок, начерченных на бересте, для них нет непреодолимых расстояний. Желает ли моя мать получить ожерелье, которое ей посылает сын?
— Да, да, дорогое дитя! — с живостью воскликнула старушка. — Все, что приходит от сына, для меня всегда крайне драгоценно!
Молодая индианка достала из-под подола своего платья кусок коры величиною с ладонь и передала его матери охотника.
Старушка с любопытством взяла его. Не понимая, что значит этот подарок, она вертела в руках бересту, в то время как индианка внимательно следила за ней.
Вдруг лицо мадам Гилуа осветилось радостью, и она громко вскрикнула. На внутренней стороне бересты она заметила несколько слов, нацарапанных острием кинжала.
Вот что писал Валентин:
«Дорогая мать, не падайте духом, я здоров и невредим. До скорого свидания.
Любящий вас сын
Мать Валентина была вне себя от радости. Прочитав записку несколько раз, она обратилась к индианке.
— Солнечный Луч любит меня? — спросила она.
— Я люблю мою мать, — отвечала индианка с чувством, — ее сын спас мне жизнь.
— Я хочу как можно скорее увидеть своего сына и обнять его.
— Я помогу моей матери.
— Как же мы устроим это?
— Пусть моя мать будет спокойна. Я поговорю с Пауком, и через три дня мы отправимся в путь.
Сказав это, индианка нежно обняла старушку и, ободрив ее еще раз, удалилась.
Мать Валентина вернулась в свою хижину значительно повеселевшей. Уже давно не чувствовала она себя такой счастливой. Она забыла все свои страдания и думала только о предстоящей встрече с сыном.
К вечеру второго дня индианка, до тех пор точно избегавшая встреч со старушкой, решительно подошла в ней.
— Ну что? — спросила та.
— Мы отправимся.
— Когда?
— Завтра с рассветом.
— Паук обещал моей дочери?
— Да, он обещал. Пусть моя мать будет готова.
— Я готова хоть сейчас.
На рассвете следующего дня, как было условленно накануне, мать Валентина и Солнечный Луч вместе с Пауком и двадцатью воинами отправились в путь, чтобы присоединиться к Единорогу.
Глава XXX
НАТАН В РОЛИ ШАМАНА
Паук был настоящим команчским воином, в полном смысле слова, то есть смелым, коварным, грубым и жестоким, но ему не были чужды известная вежливость и любезность, а потому он охотно согласился на просьбу Солнечного Луча отвезти ее с матерью Валентина к Единорогу.
Кроме того, он, как и большинство его соплеменников, был многим обязан охотнику и рад был воспользоваться случаем сделать ему приятное.
Если бы Паук отправился в дорогу только со своими двадцатью воинами, то он проехал бы весь путь за два дня. Но так как с ними были две женщины, из которых одна была уже пожилая, да еще и европейка, а следовательно, вовсе не привыкшая к жизни в прерии, то он понял, что ему надо путешествовать несколько медленнее обычного. Так он и поступил.
Обе женщины сели на лошадей, причем для матери Валентина было устроено мягкое сиденье из нескольких звериных шкур. Воины на всякий случай окружили их, и отряд тронулся в путь.
Они ехали так целый день. Вечером Паук отдал приказ остановиться на ночлег.
Он первым слез с лошади и в несколько минут устроил для двух женщин шалаш из ветвей.
Затем были разведены костры, воины приготовили ужин, а после ужина все, кроме караульных, улеглись спать.
Но мать Валентина от нетерпения не могла заснуть всю ночь и просидела до утра, погруженная в размышления.
С восходом солнца все снова отправились в путь.
Этот день также прошел без всяких приключений, только Паук, ехавший несколько впереди других, заметил человеческие следы. Следы эти были свежими, глубокими, и по всем признакам принадлежали человеку молодому, сильному и привыкшему к длительной ходьбе.
Паук присоединился к отряду, никому, впрочем, не сказав о сделанном им открытии.
Вдруг Солнечный Луч, рядом с которой ехал Паук, дотронулась до его плеча, чтобы привлечь его внимание.
— Посмотрите, воин, — сказала она, указывая рукой вперед и немного влево, — не видите ли вы там идущего человека?
Паук рукой прикрыл глаза от солнца и внимательно посмотрел в ту сторону, куда указывала ему жена вождя.
— Ну, что думает об этом мой брат? — спросила индианка.
— Это мужчина, — отвечал он. — Отсюда кажется, что это индеец, но или я плохо вижу, или сильно ошибаюсь.
— Почему?
— Слушайте. Вы жена главного вождя нашего племени, и поэтому я могу сказать вам это. Тут что-то странное. Несколько минут тому назад я открыл следы. Судя по их направлению, они принадлежат этому человеку, тем более что они совсем свежие.
— Что же дальше?
— Между тем это следы вовсе не краснокожего, а бледнолицего.
— Это странно, — прошептала молодая женщина, ставшая серьезной. — Но уверены ли вы в этом?
Паук презрительно усмехнулся.
— Паук — воин, — произнес он. — То, что я увидел, обнаружил бы и восьмилетний ребенок. Следы вывернуты наружу и большой палец отделен от других, а между тем у нас, индейцев, все наоборот. Теперь я спрашиваю мою сестру, мог ли я ошибиться?