Выбрать главу
Какой скандал!Какой большой скандал!Я очутился в узком промежутке.Ведь я мог датьНе то, что дал,Что мне давалось ради шутки.
Гитара милая,Звени, звени!Сыграй, цыганка, что-нибудь такое,Чтоб я забыл отравленные дни,Не знавшие ни ласки, ни покоя.
Я знаю, грусть не утопить в вине,Не вылечить душиПустыней и отколом.Знать, оттого так хочется и мне,Задрав штаны,Бежать за комсомолом.

2 ноября 1924

На Кавказе*

Издревле русский наш ПарнасТянуло к незнакомым странам,И больше всех лишь ты, Кавказ,Звенел загадочным туманом.
Здесь Пушкин в чувственном огнеСлагал душой своей опальной:«Не пой, красавица, при мне*Ты песен Грузии печальной».
И Лермонтов, тоску леча,Нам рассказал про Азамата*,Как он за лошадь КазбичаДавал сестру заместо злата.
За грусть и жёлчь в своем лицеКипенья желтых рек достоин,Он, как поэт и офицер,Был пулей друга успокоен.
И Грибоедов здесь зарыт,Как наша дань персидской хмари,В подножии большой горыОн спит под плач зурны и тари*.
А ныне я в твою безгладьПришел, не ведая причины:Родной ли прах здесь обрыдатьИль подсмотреть свой час кончины!
Мне все равно! Я полон думО них, ушедших и великих.Их исцелял гортанный шумТвоих долин и речек диких.
Они бежали от враговИ от друзей сюда бежали,Чтоб только слышать звон шаговДа видеть с гор глухие дали.
И я от тех же зол и бедБежал, навек простясь с богемой,Зане* созрел во мне поэтС большой эпическою темой.
Мне мил стихов российский жар.Есть Маяковский, есть и кроме,Но он, их главный штабс-маляр,Поет о пробках в Моссельпроме.
И Клюев, ладожский дьячок,Его стихи как телогрейка,Но я их вслух вчера прочел,И в клетке сдохла канарейка.
Других уж нечего считать,Они под хладным солнцем зреют,Бумаги даже замаратьИ то, как надо, не умеют.
Прости, Кавказ, что я о нихТебе промолвил ненароком,Ты научи мой русский стихКизиловым струиться соком,
Чтоб, воротясь опять в Москву,Я мог прекраснейшей поэмойЗабыть ненужную тоскуИ не дружить вовек с богемой.
И чтоб одно в моей странеЯ мог твердить в свой час прощальный:«Не пой, красавица, при мнеТы песен Грузии печальной».

Сентябрь 1924

Тифлис

Поэтам Грузии*

Писали раньшеЯмбом и октавой.Классическая формаУмерла.Но ныне, в век нашВеличавый,Я вновь ей вздернулУдила.
Земля далекая!Чужая сторона!Грузинские кремнистые дороги.Вино янтарноеВ глаза струит луна,В глаза глубокие,Как голубые роги*.
Поэты Грузии!Я ныне вспомнил вас.Приятный вечер вам,Хороший, добрый час!
Товарищи по чувствам,По перу,Словесных рек кипениеИ шорох,Я вас люблю,Как шумную Куру,Люблю в пирах и в разговорах.
Я — северный ваш другИ брат!Поэты — все единой крови.И сам я тоже азиатВ поступках, в помыслахИ слове.
И потому в чужойСтранеВы близкиИ приятны мне.
Века всё смелют,Дни пройдут,Людская речьВ один язык сольется.Историк, сочиняя труд,Над нашей рознью улыбнется.
Он скажет:В пропасти временЕсть изысканья и приметы…Дралися сонмища племен,Зато не ссорились поэты.
СвидетельствуетВещий знак:Поэт поэтуЕсть кунак.
СамодержавныйРусский гнетСжимал все лучшее за горло,Его мы кончили —И вотСвобода крылья распростерла.
И каждый в племени своем,Своим мотивом и наречьем,Мы всякПо-своему поем,Поддавшись чувствамЧеловечьим…
Свершился дивныйРок судьбы:Уже мы большеНе рабы.
Поэты Грузии,Я ныне вспомнил вас,Приятный вечер вам,Хороший, добрый час!..
Товарищи по чувствам,По перу,Словесных рек кипениеИ шорох,Я вас люблю,Как шумную Куру,Люблю в пирах и в разговорах.

1924

Баллада о двадцати шести*

С любовью — прекрасному художнику Г. Якулову*

Пой песню, поэт,Пой.Ситец неба такойГолубой.Море тоже рокочетПеснь.Их было26.26 их было,26.Их могилы пескамНе занесть.Не забудет никтоИх расстрелНа 207-ойВерсте.Там за морем гуляетТуман.Видишь, встал из пескаШаумян.Над пустыней костлявыйСтук.Вон еще 50РукВылезают, стираяПлеснь.26 их было,26.Кто с прострелом в груди,Кто в боку,Говорят:«Нам пора в Баку —Мы посмотрим,Пока есть туман,Как живетАзербайджан».
· · ·· · ·
Ночь, как дыню,Катит луну.Море в берегСтруит волну.
Вот в такую же ночьИ туманРасстрелял ихОтряд англичан.
Коммунизм —Знамя всех свобод.Ураганом вскипелНарод.На империю всталиВ рядИ крестьянинИ пролетарьят.Там, в России,Дворянский бичБыл наш строгий отецИльич.А на ВостокеЗдесьИх было26.
Все помнят, конечно,Тот,18-ый, несчастныйГод.Тогда буржуаВсех странОбстреливалиАзербайджан.
Тяжел был КоммунеУдар.Не вынес сей крайИ пал,Но жутче всем былоВестьУслышатьПро 26.
В пески, что как плавленыйВоск,Свезли ихЗа Красноводск,И кто саблей,Кто пулей в бок —Всех сложили на желтыйПесок.
26 их было,26.Их могилы пескамНе занесть.Не забудет никтоИх расстрелНа 207-ойВерсте.
Там за морем гуляетТуман.Видишь, встал из пескаШаумян.Над пустыней костлявыйСтук.Вон еще 50РукВылезают, стираяПлеснь.26 их было,26.
· · ·
Ночь как будто сегодняБледней.Над Баку26 теней.Теней этих26.О них наша больИ песнь.
То не ветер шумит,Не туман.Слышишь, как говоритШаумян:
«Джапаридзе!Иль я ослеп?Посмотри:У рабочих хлеб.Нефть как чернаяКровь земли.Паровозы кругом…Корабли…И во все корабли,В поездаВбита красная нашаЗвезда».