По тропинке от Скочеков бежала девушка. Он не выдержал.
— Куда это ты так бежишь, Франка?
— Не знаете? Лес горит!
Сердце его рванулось в груди и на миг остановилось.
— Ну да! Лес?
— Да, лес же! Вот зайдите за рощу и увидите! Дым, прямо страсть! Не пойдете посмотреть?
— А мне-то что? Мой лес, что ли?
Франка пожала плечами и побежала дальше, поправляя на бегу сползавший с плеч платок. Несколько мгновений он смотрел ей вслед.
— Пасись, Пеструшка, пасись. Наш лес? Не наш ведь. Ты, может, думаешь, что лес божий? Нет, нет… Ни одна ягодка, ни одна щепочка, ни даже какой-нибудь грибок во мху… Все господское, все графское… Так какое нам дело? Уж там, наверно, народ согнали тушить. Ветерку бы бог послал, что ли… А то без ветра-то…
Теперь уже и над березовой рощей виднелись полосы дыма. Расплываясь в чистом воздухе, они поднимались прямо к небу.
— Сбегать за рощу? Да ведь ты тут наверняка в хлеб влезешь, то-то будет крику! Ну, так и есть, на ельник перебросилось.
Он беспокойно поглядывал в ту сторону. Вырвались вверх темные клубы и тотчас же стали бледнеть, пригасать, оседать. Чистая лазурь потускнела было и мгновение спустя снова обрела свою первоначальную прозрачность.
— Ишь ты, как защищают графское добро… Будто им кто платит… Пасись, пасись, там уже все кончилось, ни одного дымка не видать… Лучше было бы ночью. Вот и стар человек, а все глуп… Соберемся, Пеструшка, в другой раз… Теперь, верно, все побежали, ночью-то лучше было бы…
Межой возвращался в деревню народ. Впереди, забыв опустить высоко подоткнутую юбку, шла Агнешка.
— Гляди-ка, а вы пасете себе корову как ни в чем не бывало! А тут лес горел, страсть какой огонь был!
Он глянул на невестку выцветшими глазами, подбородок его гневно дрогнул.
— А вы спасали, а?
— Э, что там было спасать, — вмешался весь закопченный Казимерчук. — Ветра нет, чуточку елок сгорело, а уж орешник рядом никак не загорался.
Старик пережевывал беззубым ртом глухую злобу.
— Граф поблагодарит небось за спасение.
— Да, как бы не так! Теперь начнут искать, откуда огонь. Сам собой не загорелся. На нас же все и свалят.
— Как это, на нас? — крикливо запротестовала Агнешка. — Не иначе, сам лесник от папироски огонь заронил. Вечно он с папироской по лесу шатается.
— Его тут не было, он из Темных Ямок прибежал, чуть не задохнулся, — сказал Казимерчук.
— Ну, так откуда же огонь?
— А кто его знает. Бродяги какие, может, проходили — далеко ли до беды, да еще в такую сушь?
Одно упоминание о засухе сразу заставило позабыть о лесном пожаре. Солнце жгло беспощадно, безжалостно, жгло с самого апреля. Редкие грозы либо проходили стороной, либо разражались градом, но поля все так же тяжко дышали в знойной жаре. Агнешка вздохнула и лишь теперь, заметив, что юбка ее подоткнута выше колен, торопливо опустила ее.
— А вы бы пошли с коровой подальше, тут она все уже повыщипала. Скотина домой голодная придет.
— Подальше… Подальше… Интересно, куда?.. — бормотал старик, но потихоньку, про себя, чтобы не раздражать невестку. Коров и вправду негде было пасти. Солнце сожгло короткую траву, скотина тщетно шлепала губами. Она безнадежно останавливалась на пастбище над Бугом, меланхолически глядя перед собой, на россыпи песка, на сверкающий блеск воды. Коровы влезали в реку и стояли по колено в прохладной воде, лишь вздрагивая, когда на кожу садился овод. В любое время дня, — раньше так бывало лишь в полдень, — деревенские коровы стояли неподвижно, будто наелись по горло. Заслюнявленные морды жевали неизвестно что, так как на выжженных лугах почти ничего не осталось. Лишь на межах то тут, то там росла какая-нибудь травинка или покрытый листками куст, уцелевший от засухи. Но на общественных выгонах над рекой совсем ничего не было. Коровы спешили назад в коровники, наперебой теснились в воротах, в надежде на вязанку сена, на пучок люцерны, на пригоршню листвы, которые им бросят во время дойки. В пустых выменах почти не было молока — пальцы болели от дойки, белая струйка скупо брызгала в жестяное ведерко и иссякала прежде, чем доярка успевала оглянуться. Коровы чахли.
— Что же это будет к зиме?
— А ничего. Придется распродать, а то что же делать?
— Нешто кто купит? Да еще на зиму!
— Ну, до этого еще не дошло, чтобы уж ни у кого ничего не было.
— Есть у некоторых, не бойся. А только, как получится толчея на ярмарке, когда приведут скот на продажу, то за корову не дадут и того, что шкура стоит!