— Господи Исусе!
— Она ведь с постели двинуться не могла, уж с самой весны как колода лежала, а кому было время о ней думать? Всякий бежал, куда глаза глядят, разве что ребенка схватит. Ночью ведь началось, с Кузнецовой избы, — он ночью долго работал, так от этого, видать. Но его господь бог уже покарал. Так обгорел, что глядеть страшно. Он имущество все спасал, пока мог, да чему это поможет! Как вспыхнуло да как поднялся ветер, так в одну минуту все полымем и занялось.
Она медленно ела хлеб, а крупные слезы так и лились по ее закопченному лицу. Между тем неподалеку, на лужайке, мужики совещались со старостой.
— Что-то надо делать, потому ведь никакого выхода нет — бабы, ребятишки, а тут голая земля, все под открытым небом!
Старик Верциол почесал седую голову, на которой виднелся широкий кровавый шрам.
— Да уж ничего мы другого не придумаем, а придется тебе, Роман, идти в Остшень, к графу.
Мужикам это не очень улыбалось, но они знали, что у старосты какие-то дела с графом — может, он чего и добьется.
— Картошки бы хоть несколько подвод дал, зерна немного.
— Ну да, так он и даст.
— Да что ему? На десять водочных заводов хватит, мог бы и Бжегам дать что-нибудь.
— Ходят ведь от нас к нему на работу, не одному он должен.
— Шидловцу уже второй год не платит.
— Яницким хотел соломой заплатить.
— Пусть бы хоть соломы дал… Хлеба-то у него сколько! У него-то ведь не сожгло, другая земля. А нам — на чем спать, на чем прилечь, хоть ребятишкам, скажем?
— Конечно. И солома пригодится.
— Пока еще страховку заплатят, так народ вовсе перемрет.
— И так-то зимой придется с сумой идти, чтоб до весны как-нибудь перебиться.
— Старшине прошение надо подать. Когда Стаховка сгорела, так помогли.
— Старшине своим чередом, а к графу — своим.
Староста долго раздумывал, чесал в голове.
— Можно и к графу, даст — хорошо, а не даст — что ж, стенку лбом не прошибешь… А только как же я один пойду? Выберите еще кого, вместе и пойдем, с делегацией.
Прошло еще некоторое время, пока они решили, кому идти. Верциох, Скалка, Лозинский, Кухарчук. Бабы со страшным криком протолкнули еще и Скалчиху.
— Пусть и баба будет! Да Скалчиха и на язык остра, скажет там, что и как. Все она за бабьи интересы лучше, чем мужики, постоит.
Из Мацькова пришли подводы, и они собрались на двух в Остшень, просить графа.
Но из всех дней, какие они могли бы выбрать, этот был для просьб, пожалуй, самым неудачным. Как раз накануне утром к остшеньскому управляющему прибежала половшая в саду девушка. Он с трудом просыпался, не понимая, в чем дело.
— Прошу прощения, господин управляющий… Деревца, что за парком, господин управляющий… Все до одного, все до одного!
Он вскочил, наконец, на ноги и стал торопливо натягивать брюки дрожащими руками, застегивал пояс, не попадая в дырки.
— Все?
— Все до единого, ну, чисто, все до единого! Я гляжу… порублены… Думала, что мерещится… Тут, думаю, я или не тут? Вроде как совсем в другое место попала!
На лице девушки отражался страх и вместе с тем как бы восторг. Она так тараторила, что только брызги слюны летели.
— Беги за сторожем, я иду во дворец.
— Господи, господи, что только будет, когда господин граф узнает!
— А тебе что до этого? — рявкнул управляющий так, что жилы на лбу вздулись. — Смотри за своим носом, а это не твоего ума дело!
Она отскочила и быстро побежала к баракам. Новость так и распирала ее. Если бы не страх перед управляющим, она еще издали кричала бы о ней. Она помчалась стороной, вдоль высоких кустов смородины, пылающих огнем красных ягод, которые в этом году уродились на диво.
Между тем управляющий вел переговоры с лакеем.
— Может, спит… Ничего не слышно.
— А ты постучи. Мне надо срочно повидаться.
— Запрещено входить, пока сам не позовет. Не знаете, что ли?
— Говорю тебе, болван, стучи! На мою ответственность! Скажи, что мне нужно его тотчас видеть.
Онуфрий почесал свою седую голову и медленными, шлепающими шагами осторожно направился к двери. Но из-за нее уже послышался голос графа:
— Онуфрий!
Тот поспешно открыл дверь.
— Что там за шум за дверьми?
— Да это, ваше сиятельство, господин управляющий пришел.
— Что за срочное дело? Зови!
Низко кланяясь, вошел управляющий. Не глядя на полуодетого Остшеньского, неуверенно блуждая глазами по цветистому ковру, он доложил:
— Ваше сиятельство, ночью вырубили саженцы за парком…
— Как? Те, что недавно посажены?