И вот, едва только министерство достигло соглашения с Национальным банком, по которому последний принимал на себя все активы и пассивы Римского банка и обязывался уплатить акционерам за каждую акцию стоимостью в 1000 фр. по 450 франков; едва только оно почувствовало, что это соглашение служит гарантией от огласки имен политических деятелей, задолжавших банку, как бравому Танлонго пришлось тут же убедиться, что в буржуазной политике платой за услугу является неблагодарность. С вечера 16 января у его дома был выставлен караул; 19 января он и главный кассир Лаццарони были арестованы.
Это отнюдь не было для него неожиданностью. Еще раньше он сказал одному из редакторов «Parlamento»[390]:
«Они могут упрятать меня в тюрьму, но пусть они имеют в виду, что затевают плохую игру… если хотят на меня возложить ответственность за вину других, то этим меня побудят устроить скандал… Уж не хотят ли меня разорить? Тогда я придам огласке имена тех людей, которые вымогали у меня миллион за миллионом. Как часто я говорил, что не могу их дать, но ответ был всегда один: они необходимы (occorrono). И у меня есть доказательства… так было постоянно; чем больше услуг я им оказывал, тем больше они плевали мне в лицо; но если я теперь паду, то я окажусь в неплохой компании».
И когда этого больного, старого человека, которого сперва держали под арестом в его дворце, 25 января отвозили в тюрьму Реджина Чели, он заявил сопровождавшему его чиновнику: «Я иду, но я оставляю за собой право на разоблачения». Членам своей семьи он сказал: «Им хотелось бы, чтобы я умер в тюрьме, но у меня еще достаточно сил, чтобы отомстить за себя».
Непохоже, чтобы этот человек повел себя покорно на открытом судебном процессе, подобно замешанным в парижской панаме директорам, которые, вместо того чтобы сразить своих обвинителей вдесятеро раз более тяжелыми уликами, имевшимися в их распоряжении, своим молчанием вымаливали для себя снисходительный приговор. Хотя Танлонго страдает подагрой, газеты изображают его высоким и крепким человеком, «настоящим семидесятилетним кирасиром»; все его прошлое говорит о том, что он понимает: спасти его может только жесточайшая борьба и самое упорное сопротивление. Так что в один прекрасный день знаменитая cassetta d'oro [золотая шкатулка. Ред.] перекочует из Ватикана в зал судебных заседаний, а ее содержимое будет выложено на судейский стол. В добрый час!
Между тем в тот же день, 25 января, вновь открылась сессия парламента и скандал разразился и там. Джолитти может крикнуть своим 150 депутатам лишь то, что крикнул Рувье своим 104: если бы мы не брали этих денег, вы бы здесь не заседали! И это действительно так. Криспи и Рудини могут сказать только то же самое. Но этим дело не исчерпывается. Неизбежно последуют дальнейшие разоблачения — как в палате, так и на суде. Панамино, как и панама, находится еще только в своей начальной стадии.
Какова же мораль всей этой истории? — И панама, и панамино, и вельфский фонд доказывают, что вся нынешняя буржуазная политика — как премилые дрязги буржуазных партий между собой, так и их совместное сопротивление натиску рабочего класса, — не может проводиться без колоссальных денежных затрат, что эти огромные деньги расходуются на такие цели, о которых нельзя говорить открыто, и что правительства вследствие скупости господ буржуа все более и более оказываются вынужденными для этих скрытых целей добывать средства скрытыми путями. «Мы берем деньги там, где мы их находим», — сказал Бисмарк, человек сведущий в этом деле. А «где мы их находим», это мы только что видели.
Написано между 26 и 29 января 1893 г.
Напечатано в газете «Vorwarts» №№ 27, 28 и 29; 1, 2 и 3 февраля 1893 г.
Печатается по тексту газеты
Перевод с немецкого
К ИТАЛЬЯНСКОМУ ЧИТАТЕЛЮ
Титульный лист итальянского издания «Манифеста Коммунистической партии» 1893 года
Опубликование «Манифеста Коммунистической партии», можно сказать, совпало с днем 18 марта 1848 г., с революциями в Милане и в Берлине — вооруженными восстаниями двух наций, из которых одна находится в центре европейского континента, другая — в центре Средиземноморья; двух наций, которые до того времени были ослаблены раздробленностью и внутренними раздорами и вследствие этого подпали под чужеземное владычество. Если Италия была подчинена австрийскому императору, то Германия находилась под не менее ощутимым, хотя и более косвенным, игом царя всея Руси. Результатом 18 марта 1848 г. было освобождение Италии и Германии от этого позора; если за время с 1848 по 1871 г. эти две великие нации были восстановлены и им в том или ином виде была возвращена самостоятельность, то это произошло, как говорил Карл Маркс, потому, что те самые люди, которые подавили революцию 1848 г., были вопреки своей воле ее душеприказчиками[392].
390
391
Данное предисловие было написано Энгельсом на французском языке по просьбе Турати к отдельному итальянскому изданию «Манифеста Коммунистической партии», вышедшему в 1893 г. в Милане в издательстве журнала «Critica Sociale» в переводе П. Беттини (перевод предисловия был сделан Турати). В книгу было включено также предисловие Энгельса к четвертому авторизованному немецкому изданию «Манифеста» 1890 г., которое Энгельс также послал Турати по его просьбе в январе 1893 года.