Или мы могли бы заставить наши законы рассматривать это самое грубое насилие таким забавным образом, чтобы дать возможность няньке из работного дома в двух часах ходьбы от столицы подвергнуть ребенка медленной пытке огнем, а потом уйти от правосудия совершенно безнаказанной, не считая всего лишь двухнедельного тюремного заключения! Мы могли бы довести эту шутку до крайнего предела — сделать так, чтобы ребенок благополучно скончался и сгнил, а злодейку-няньку лишь тогда привлекли бы к суду; причем ее чудовищное преступление юридически определялось бы этим единственным результатом или его отсутствием, а не мучениями, которые оно причинило, и не ужасающей жестокостью, о которой оно свидетельствовало. И все это время (чтобы было еще смешнее) во всех частях королевства воздвигались бы всевозможные сторожевые башни по возможности высотою с Вавилонскую (когда ее разрушили), на верхушках которых день и ночь толпились бы люди всех званий и сословий, высматривая всевозможные правонарушения, совершаемые где-то очень далеко на Востоке, на Западе, на Севере и на Юге. Таким образом, нежная нянька, утешенная джином, вернулась бы опекать младенцев (представьте себе прошлое этой милой матроны, о матери!), и, таким образом, Потомство вынуждено было бы смеяться, хотя и горьким смехом!
Право, я думаю, что Потомство отнесется к этой последней шутке (по причине ее крайне зловредного характера) столь равнодушно, что вместо нее ему может потребоваться другая. И если бы нам удалось склонить группу джентльменов, у которых сильно развиты френологические органы воинственности и драчливости, если бы нам удалось склонить их объединиться в общество, произносящее громкие речи о Мире, сопровождаемые шумным боевым кличем против всех, кто их не произносит; и если бы только нам удалось убедить их красноречиво суммировать все невыразимые бедствия и ужасы Войны и представить их своей собственной стране в качестве исчерпывающей причины для того, чтобы быть незащищенной от Войны и стать добычей первого деспота, коему вздумалось бы ввергнуть ее в эти бедствия и ужасы, — тогда я действительно поверю, что мы добрались до самой лучшей шутки, какую только можно найти в нашем Полном Собрании Шуток для Потомства, и что мы можем сложа руки пребывать в уверенности, что сделали для увеселения этого придирчивого патриарха все, что только возможно.
12 февраля 1853 г.
ПРИЗЫВ К ПАДШИМ ЖЕНЩИНАМ [130]
Начав читать это письмо, вы заметите, что я не обращаюсь к вам по имени. Но я обращаюсь в нем к женщине, еще очень молодой, которая была рождена для счастья и влачит горестное существование, у которой в будущем лишь печаль, а в прошлом — лишь загубленная молодость: в чьем сердце, если она когда-нибудь была матерью, вид ее несчастного ребенка пробудил не гордость, а жгучий стыд.
Ее судьба — ваша судьба, иначе это письмо не попало бы в ваши руки. Если вы когда-нибудь мечтали (а я знаю, что вы мечтали, и, быть может, не раз) о чудесной возможности переменить свой образ жизни, обрести друзей, тихий приют, душевный мир и самоуважение, приносить пользу себе и другим, ну, словом, вернуть все, что вы утратили, — прошу вас, прочитайте это письмо внимательно и подумайте о нем.
Я собираюсь предложить вам верную возможность обретения такого счастья, если вы искренне решитесь заслужить его. Только не подумайте, будто я считаю себя намного выше вас или хочу вас обидеть, напомнив вам о вашей горестной участи, — боже сохрани, я думаю только о вашем собственном благе и пишу так, словно вы моя сестра!
130
Призыв к падшим женщинам. — Цель обращения Диккенса — завербовать клиенток для женского приюта, открытого филантропкой, баронессой Бэрдет-Кутс, в благотворительных начинаниях которой Диккенс принимал самое деятельное участие.