1780
В самом начале 1780 года во французской, венской газете напечатано было известие, что греческие купцы, приехавшие из Татарии (Крыма), рассказывают о построении в Херсоне пяти новых больших кораблей; русские говорят, что это купеческие корабли, но знатоки утверждают, что для обращения их в военные стоит только их вооружить и посадить на них войско. Рейс-эфенди при свидании с секретарем русского посольства Пизани в марте месяце прочел ему это газетное известие и спросил, правда ли это, «По силе трактата, – продолжал рейс-эфенди, – не позволено русским кораблям такой величины плавать по Черному морю, которое принадлежит Порте». Когда Пизани передал эти слова Стахиеву, тот на другой же день отправил его к рейс-эфенди с ответом, что ни от двора, ни из Херсона он не получал никаких известий о строении кораблей, но он думает, что это те самые суда, которые нужда заставила строить вследствие минувших сомнительных обстоятельств между Россиею и Портою, надобно же их достроить! Величина торговых кораблей однажды навсегда определена в последней конвенции, и потому Порта может быть покойна, что условие точно будет наблюдаемо, и может жаловаться только в случае действительной неустойки. Злое внушение, что для превращения этих кораблей в военные недостает только пушек и войска, напрасно тревожит Порту, ибо на этом основании можно всякую лодку считать военным кораблем. Наконец, хотя бы строящиеся корабли и действительно были военные, то они, как и турецкие, сгниют без употребления в своей гавани, если Порта постоянно будет сохранять мир; а Россия с своей стороны, конечно, никогда не подаст повода к его нарушению. Рейс-эфенди, казалось, доволен был ответом. Получив донесение Стахиева об этих разговорах, Екатерина написала собственноручно: «Ответ на сие не труден: миролюбие российской императрицы всему свету известно, строить же в своих пределах никому запретить неможно, что к Стахиеву написать для поставления единожды навсегда в заграде от всяких нынешних и будущих интриг. В начале прошедшей войны Россия не имела ни единой лодки на Черном море, а при заключении мира с лишком шестидесят разных судов на той воде имела, чрез что доказывается, что строение или построение морских судов во время мира есть дело равнодушию принадлежащее, ибо в мире опасности нету, а в военный случай большая держава всегда способы сыщет. На новизны же рейс-эфенди ответ готовый, нам тоже и об них сказывают, но мы, любя мир и зная такое же расположение и в Порте, нимало тому веры не даем. О моем свидании с императором написать истину и изъяснить всю невинность того свидания».
Но прежде русского министерства об этом свидании дали знать Порте другие, выставляя его вовсе не невинным. От 6 мая Стахиев писал, что английский посол Енсли сообщил Порте, что главная цель свидания – согласиться насчет установления в Польше наследственного правления, и прусский поверенный в делах Гафрон по указу своего государя дал знать, что следствием свидания будет союзный договор, почему Фридрих II считает своею обязанностью предостеречь Порту. Стахиев чрез свои каналы разведал об этих, по его словам, «ядовитых откровениях», разведал, что на объявление английского посла рейс-эфенди не обратил никакого внимания, но, напротив, прусское возбудило его беспокойство и заставило спросить французского посла, что к нему пишут об этом свидании; тот отвечал, что оно представляется невинным и не должно наносить ни малейшего беспокойства Порте. Но турки не вполне успокоились: они были уверены в миролюбивых расположениях России, но боялись императора, думали, что он ищет тесного союза с Россиею только для того, чтоб начать придираться к Порте.
Вместо резидента Константинова назначен был в Крым известный нам Веселицкий в качестве чрезвычайного посланника. Шагин-Гирей встретил нового посланника просьбами: давно уже он, хан, задумал для собственной безопасности и приведения татар в лучший порядок учредить у себя один или два регулярных полка из иностранцев по образцу войска европейских государей, но без позволения императрицы, великой и надежной своей покровительницы, приступить к этому не хотел. А теперь представился к тому удобный случай: граф Викентий Потоцкий прислал к нему майора Траяновского, рекомендуя как искусного и честного офицера, который обязывается набрать из поляков и немцев регулярный полк. Относительно этого предприятия хан будет ожидать совета и позволения императрицы. Вторая просьба состояла в следующем: хан принял в службу подполковника Деринга, который строит новый монетный двор, и уже все машины и инструменты привезены для битья монеты; для этого на первый случай нужно 50 пуд серебра и 300 пуд свинца, так не угодно ли будет императрице разрешить вывоз этого количества означенных металлов из России, что общим постановлением запрещено. Обе просьбы были исполнены, причем Веселицкий объяснил, что, конечно, хан волен в области своей предпринимать все то, что найдет нужным к лучшему устройству своего владения. Хан был в восторге и открыл Веселицкому «движения своего сердца», как тот выражался. Эти движения сердца состояли, во-первых, в том, что хан просил поместить его в Петербургский полк, хотя бы на первый случай капралом, а потом удостоивать дальнейшим производством. Во-вторых, хан намеревался выписать из Румелии двоих родных племянников своих и, если признает в них правительственные способности, отправить для воспитания в Петербург. В-третьих, многие крымские чиновники, верные хану, поручают ему в покровительство детей своих с тем, чтоб он воспитал их, как ему угодно, таких молодых людей наберется от 30 до 40 человек, и хан намерен отправить их всех в Петербург для помещения в гвардейские полки. Наконец, хан просил императрицу пожаловать ему русский орден. Посреди этих движений сердца в начале октября ханский чиновник на Кубани прислал донесение, что турецкий комендант Сулейман-ага, приехавши в крепость Суджук, беспрестанными подсылками старается все ногайские орды отторгнуть от власти Шагин-Гирея; Сулейман уверял их, что они, равно как и черкесы, не имеют ничего общего с Крымом, который слывет теперь вольным и принадлежит по-прежнему султану, и потому в скором времени к ним прислан будет особый хан из Константинополя, а если до того времени кто-нибудь пожелает для большего спокойствия и выгод переселиться в Анатолию или Румелию, то будет отправлен до желаемого места на султанских судах и султанском иждивении и по приезде выгодно помещен и снабжен всем нужным. Касайской ногайской орды мурза Салман-шах-оглу прельстился этими предложениями и, подговоря весь свой аул, состоящий из 130 семей, явился к Сулейман-аге с просьбою отправить его в Румелию, что действительно и последовало. Хан немедленно объявил Веселицкому, что прибегает к императрице, прося защитить его от этих оттоманских интриг, имеющих целью разрушить созданное Россиею в Крыму положение дел.