Постепенно остались позади домишки с тюльпанами на воротах и хозяйскими инициалами на венцах. У последнего дома, окна которого смотрели на будущее еврейское кладбище, из-за зарослей лициний раздались два выстрела — бум, бум! — заставившие лошадей вздрогнуть. Путники обернулись и увидели господина Мокри в новехоньком синем костюме, том, что сшит знаменитым Кленером из Бестерце; в одной руке у него была шляпа, которой он размахивал на прощанье, в другой, высоко поднятой, — пистолет, выпаливший в их честь. На противоположной стороне пугающие крылья коварного ветряка бросали мрачную тень на красные улыбчивые цветы клевера. К счастью, теперь мельница была недвижима, словно гигантская муха, наколотая на булавку.
Стояло полное безветрие. Пшеница не баюкала свои маленькие хилые колосья; поливаемые знойными лучами солнца, они стояли неподвижно, прямо, как гренадеры. Крутом в полях царила глубокая тишина.
Только цокали по камням подковы лошадей да чудилось, будто тихонько дышат своим ленивым, бескрайным зеленым телом леса Лисковины, все ближе и ближе подбираясь к путешественникам.
ЧАСТЬ ПЯТАЯ
ТРЕТИЙ ДЬЯВОЛ
Мадам Крисбай разглядывала окрестности, непрерывно задавая вопросы. Ее интересовало все, что она видела: полуразвалившийся хлев на опушке Лисковины; выглядывающая из-за белоствольных берез часовенка в глубине леса… Веронка объясняла мадам: когда-то разбойники убили здесь богатого корчмаря — и неутешная вдова с горя выстроила на этом месте часовню.
— А быть может, с радости, — добавил Дюри.
— Вы злой человек, — попеняла ему Веронка. Лисковина — это широкие, большие леса, перемежающиеся красивыми долинами, косогорами, изумрудно-зелеными лужайками; она напоминает английский парк, только здесь меньше разнообразия в деревьях, зато очень много березы — любимого дерева славян, такого же светлокудрого и меланхоличного, как их льноволосые девушки — Анчурки и Бохушки. Роскошные травы Лисковины, напротив, очень разнообразны: огромные папоротники поднимаются чуть ли не до половины стволов деревьев, всевозможные душистые травы уже отцвели и, засыхая, наполняют весь лес своим ароматом. И в растительном мире встречаются такие негодные особи, которыми можно наслаждаться лишь после их смерти. Ах, сколько разнообразия в неодушевленной живой природе! Вот у саблевидных гладиолусов самая ценная часть — луковица — находится под землей, кто ее съест, тому ночью приснится его избранник или избранница. Гораздо общительнее простые ромашки: они без церемоний говорят человеку, любит ли его тот, о ком он мечтал, сильно ли любит или не очень, или вообще не любит — нужно лишь отрывать по очереди снежно-белые зубки цветка и последний откроет все.
Это не жеманные воспитанники садов, не чужеземные детеныши, силой навязанные матери-земле (некоторых она и не принимает, приходится их держать в специальных горшочках), а плоть от ее плоти, собственные ее отпрыски, которых она по доброй воле рожает, воспитывает, как заранее задумала во время зимнего отдыха, считаясь с потребностями остальных здешних растений.
Чашечки диких гвоздик — это постоялый двор для легкомысленных ос, тюрбаны лилий служат стаканчиками для питья птицам, большие метелки трав — качелями для мотыльков. Приветливый лес Лисковина! Жукам она предоставляет постель в колокольчиках; детей, разыскивающих птичьи гнезда, угощает земляникой. Всякому она служит, всякого одаривает, как надо: певчих птиц — ягодами, девиц да молодиц — букетами, старух — целебными травами, а злых волков — аконитом, растением-убийцей, которое в народе зовется волчьей ягодой. Вот убивало ли оно когда-нибудь волков — это, конечно, вопрос. Ведь и волки себе на уме, они-то уж определенно разбираются в ботанике и передают своим потомкам из поколения в поколение: «Не прикасайтесь, детки, к этому Aconitum Lycoctonum'y, ешьте-ка лучше мясо!»
Дорога через Лисковину была приятной, по крайней мере в тени. Правда, мадам Крисбай постоянно вздрагивала, стоило какой-нибудь белочке зашелестеть в густых зарослях; она все время ожидала разбойников, которые убили богатого корчмаря.