Мышлаевский. А вот почему. Потому. Потому что у Петлюры, вы говорите, — сколько? Двести тысяч! Вот эти двести тысяч пятки салом смазали и дуют при одном слове «большевик». Видал? Чисто! Потому что за большевиками мужички тучей... А я им всем что могу противопоставить, рейтузы с кантом? А они этого канта видеть не могут... Сейчас же за пулеметы берутся. Не угодно ли?.. Спереди красногвардейцы, как стена, сзади спекулянты и всякая рвань с гетманом, а я посредине. Слуга покорный. Мне надоело изображать навоз в проруби. Пусть мобилизуют! По крайней мере, я знаю, что буду служить в русской армии.
Студзинский. Они Россию прикончили. Да они нас все равно расстреляют.
Мышлаевский. И отлично. Заберут в Чека, по матери обложат и выведут в расход. И им спокойнее, и нам.
Студзинский. Я с ними буду биться.
Мышлаевский. Пожалуйста. Надевай шинель! Валяй, дуй! Шпарь к большевикам, кричи им — не пущу! Николку с лестницы уже сбросили. Голову видал? А тебе ее и вовсе оторвут! И правильно — не лезь! Теперь пошли дела богоносные.
Лариосик. Я против ужасов гражданской войны. В сущности, зачем проливать кровь?
Мышлаевский. Ты на войне был?
Лариосик. У меня, Витенька, белый билет. Слабые легкие. И, кроме того, я — единственный сын при моей маме.
Мышлаевский. Правильно, товарищ белобилетник.
Студзинский. Была у нас Россия — великая держава[19].
Мышлаевский. И будет, будет.
Студзинский. Да, будет, — ждите!
Мышлаевский. Прежней не будет, новая будет. А ты вот что мне скажи. Когда вас расхлопают на Дону[20], а что расхлопают, я вам предсказываю, и когда ваш Деникин даст деру за границу... а я вам это тоже предсказываю, тогда куда?
Студзинский. Тоже за границу.
Мышлаевский. Нужны вы там, как пушке третье колесо, куда ни приедете, в харю наплюют. Я не поеду, буду здесь, в России. И будь с ней что будет... Ну и кончено, довольно, я закрываю собрание.
Студзинский. Я вижу, что я одинок.
Шервинский (вбегает). Позвольте, господа, не закрывайте собрание. Вот что: Елена Васильевна Тальберг разводится с мужем своим, бывшим полковником генерального штаба, и выходит...
Входит Елена.
Лариосик. Ах!
Мышлаевский. Брось, Ларион, куда нам с суконным рылом в калашный ряд. Лена, ясная, позволь я тебя обниму и поцелую.
Студзинский. Поздравляю вас, Елена Васильевна.
Мышлаевский. Ларион, поздравь — неудобно!
Лариосик. Поздравляю вас и желаю вам счастья.
Мышлаевский. Лена, ясная... Ну а ты молодец! Ведь такая женщина. По-английски говорит, на фортепьяно играет. И в то же время самоварчик может поставить. Я сам бы на тебе, Лена, с удовольствием женился.
Елена. Я бы за тебя, Витенька, не вышла.
Мышлаевский. Ну и не надо. Я тебя и так люблю. Я, по преимуществу, человек холостой и военный. Люблю, чтобы дома было уютно, без женщин и без детей, как в казарме... Ларион, наливай!
Шервинский. Погодите, господа. Не пейте это вино! Я вам шампанского налью. Вы знаете, какое это винцо? Ого-го-го!.. (Взглянул на Елену, смутился.) Обыкновенное Абрау-Дюрсо. Три с полтиной бутылка... среднее винишко...
Мышлаевский. Леночкина работа. Лена, рыжая, ты умница! Женись, Шервинский, ты совершенно здоров! Ну поздравляю вас и желаю вам...
Дверь в переднюю открывается, входит Тальберг в штатском пальто, в снегу, с чемоданом.
Тальберг. Дверь почему-то не заперта.
Мышлаевский. Это номер!
Тальберг. Здравствуй, Лена. Виноват, кажется, мое появление удивляет почтенное общество? Здравствуй, Лена! Немного странно! Казалось бы, я мог больше удивляться, застав на своей половине столь веселую компанию в столь трудное время. Здравствуй, Лена. Что это значит?
Шервинский. А вот что...
Елена. Погоди, Леонид. Вот что: господа, прошу вас, выйдите все на минутку, оставьте нас вдвоем с Владимиром Робертовичем.
Шервинский. Лена, я не хочу.
Мышлаевский. Постой, постой, все уладится. Соблюдай спокойствие. Ты слушайся ее. Нам выкатываться, Леночка?
Елена. Да.
Мышлаевский. Я знаю, ты умница. В случае чего кликни меня. Персонально. Ну что ж, господа, покурим, пойдем к Лариону.
Шервинский. Я тебя прошу...
Мышлаевский. Я за все отвечаю. Прошу, господа.
20