Выбрать главу
Ласточка пела «цивить!» В избе бревенчатой событий Порой прорублено окно – Стеклянных дел Задумчивое но. Бревенчатому срубу Прозрачнее окна Его прозрачные глаза На тайный ход событий Позволят посмотреть. Когда сошлись Глаголь и Рцы И мир качался на глаголе Повешенной Перовской Тугими петлями войны, Как маятник вороньих стай – Однообразная верста! Столетий падали дворцы, Одни осталися Асеевы, Вы, Эр, покинули Расею вы, И из России Эр ушло, Как из набора лишний слог, Как бурей вырвано весло… И эта скобок тетива Раскрытою задачей От вывесок пив и пивца Звала в Владивосток Очей Очимира певца. Охотники удачи! Друзья, исчислите, Какое Мыслете, Обещанное Эм, Размолов, как жернов, время В муку для хлеба, Его буханку принесут Мешочником упорным? Но рушатся первые цепи, И люди сразились и крепи Сурового Како! Как? Как? Как? Так много их: Ка…Ка…Ка Идут, как новое двуногое, Колчак, Корнилов и Каледин. Берет могильный заступ беден, Ему могилу быстро роет: «Нас двое, смерть придет, утроит». Шагает Ка, Из бревен наскоро Сколоченное, То пушечной челюстью ляская, Волком в осаде, Ступает широкой ногою слона На скирды людей обмолоченные, Свайной походкой по-своему Шагает, шугая, шатается. От живой шелухи, Поле было ступою. Друзья моей дружины! Вы любите белым медведям Бросать комок тугой пружины: Дрот, Растаявши в желудке, Упругою стрелой, Как старый клич «долой», Проткнет его живот – И «вззы» кричать победе, Охотником по следу Сегодня медведей, а завтра ярых людведей. Людведи или хуже медведей? Охоты нашей недостойны? И свиста меткого кремневых стрел (Людведей и Синголов войны)? С людведем на снегу барахтаясь, Обычной жизни страх таись! Вперед! Вперед! Ватага! Вперед! Вперед! Синголы! Маячит час итога! Порока и святого Година встала Ужасной незнакомкою, Задачу с уравненьем комкая, Чего не следует понять иначе. Ошибок страшный лист у ней, В нем только грубые ошибки И ни одной улыбки. Те строки не вели к концу Желанной истины: Знак равенства в знакомом уравненьи Пропущен здесь, поставлен там. И дулом самоубийцы железная задача Вдруг повернулася к виску. Но Красной Поляны Был забытым лоскут? И черепа костью жеманною Година мотала навстречу желанному. Случалось вам лежать в печи
Дровами Для непришедших поколений? Случалось так, чтоб ушлые и непришедшие века Были листом для червяка? Видали вы орлят, Которым черви съели Их жилы в крыльях, их белый снежный пух? Их неуклюжие прыжки взамен полета? Самые страшные вещи! Остальное – лопух! Телят у горла месяц вещий? Но не пришло к концу Желанной истины в старинном смысле уравненье, Поклонникам «ура», быть может, не к лицу. Прошел гостей суровый цуг, Друзей могилы. Карогого солнца лучи! Сколько их? Восьмеро? Плывут в своей железной вере? Против теченья страшный ход. Вы очарованы в железный круг – Метать чугунную икру. Ход до смерти – суровый нерест Упорных смерти женихов, Войны упорных осетров, Прибою поперек ветров. То впереди толпы пехот – Колчак, Корнилов и Каледин. В волнах чугунного Амура, Осоками столетий шевеля, Вас вывел к выстрелам обеден, Столетьем улыбаясь, Дуров. Когда блистали шашки неловки и ловки, Богов суровых руки играли тихо в шашки, Играли в поддавки. Шатаясь бревнами из звука, Шагала азбука войны. На них, бывало, я Сидел беспечным воробьем И песни прежние чирикал, Хоть смерти маятники тикали. Вы гости сумрачных могил, Вы говор струн на Ка, Какому голоду оков, Какому высушенному озеру Были в неудачной игре козыри? Зачем вы цугом шли в могилу? Как крышка кипятка, Как строгий пулемет, Стучала вслед гробов доска, Где птицей мозг летел на туловище слепой свободы. Прошли в стране, Как некогда Рутил, Вы гости сумрачных могил! И ровный мерный стук – удары в пальцы кукол. То смерть кукушкою кукукала, Перо рябое обнаружив, За сосны спрятавшись событий, В имёнах сумрачных вождей. Кук! Ку-кук! Об этом прежде знал Гнедов. Пророча, сколько жить годов, Пророча, сколько лет осталось, Кукушка азбуки в хвое имен закрыта, Она печально куковала. Душе имен доступна жалость Поры младенческой судьбы народов кукол Мы в их телах не замечали. Могилы край доскою стукал. А иногда, сменяя Ка, насмешливо лилося «Люли» Через окопы и за пули. Там жили колословы, Теперь оковоловы. Коса войны, чумы, меча ли Косила колос сел, И все же мы не замечали Другие синие оковы, Такие радостные всем. Вы из земли хотели Ка, Из грязи, из песка и глины, Скрепить устои и законы, Чтоб снова жили властелины. А эта синяя доска, А эти синие оковы Грозили карою тому, Кто не прочтет их звездных рун. Она небесная глаголица, Она судебников письмо, Она законов синих свод, И сладко думается и сладко волится Тому, их клинопись прочесть кто смог. Холмы, равнины, степи! Вам нужны голубые цепи? Вам нужны синие оковы? Они – в небесной вышине! Умей читать их клинопись В высоких небесах. Пророк, бродяга, свинопас! Калмык, татарин и русак! Все это очень, очень скучно, Все это глухо и не звучно. Но здесь других столетий трубка, И государств несется дым. И первая конная рубка Юных (гм! гм!) с седым. Какая-то колода, быть может человечества, Искала Ка, боялась Гэ! И кол, вонзенный в голь, Грозил побегам первых воль, Немилых кололобым. Но он висел, небесный кол, Его никто не увидал, И каждый отдавался злобам. А между тем миры вращались Кругом возвышенного Ка. И эта звездная доска – Синий злодей – Гласила с отвагою светской: Мы – в детской Рода людей. Я кое-как проковыляю Пору пустынную, Пока не соберутся люди и светила В общую гостиную. О Синяя! В небе, на котором Три в семнадцатой степени звезд, Где-то я был там полезным болтом. Ваши семнадцать лет какою звездочкой сверкали? Воздушные висели трусики, Весной земные хуже лица, Огонь зеленый – ползет жужелица, Зеленые поднявши усики, Зеленой смертью старых кружев Сквозняк к могилам обнаружив. В зеленой зелени кроты Ходы точили сквозь листы. «Проворнее, кацап! Отверженный, лови!». Кап, кап! кап! – Падали вишни в кувшин, Алые слезы садов. Глаза, как два скворца в скворешнице, На ветке деревянной верещали. Она в одежде белой грешницы, Скрывая тело окаянное, Стоит в рубашке покаянной. Она стоит живая мученица, Где только ползала гусеница, Веревкой грубой опоясав Как снег холодную сорочку, Где ветки молят Солнечного Спаса, Его прекрасные глаза, Чернил зимы не ставить точку, Суровой нищенки покров. А ласточка крикнет «цивить»! И мчится, и мчится веселью учиться! Стояла надписью Саяна В хребтах воздушной синевы, Лилось из кос начало пьяное, Земной, веселый, грешный хмель. Над нею луч порой сверкал, И свет божественный сиял, И кто-то крылья отрубал. Сегодня в рот вспорхнет вареник, В веселый рот людей, и вот – Вишневых полно блюдо денег, Мушиный радуется сход, Отметив скачкой час свобод. Белее снега и мила, Она воздушней слова «панны», Она милей, белей сметаны. Блестя червонцами менял, Летали косы, как ужи Среди взволнованных озер, Где воздух дик и пышен. «Раб! иди и доложи, Что госпожа набрала вишен. И позови сюда ковер». Какой чахотки сельской грезы Прошли сквозь очи, как стрела, Когда, соседкою ствола, Рукою темною рвала С воздушных глаз малиновые слезы?