Ведьмина пестрая, как жаба,
Сидит на жареных ногах,
У рта приятная ухаба
Смешала с злостью детский «ах!»
И проигравшийся тут жадно
Сосет разбитый палец свой,
Творец систем, где все так ладно,
Он клянчит золотой!..
А вот усмешки, визги, давка.
Что? что? зачем сей крик?
Жена стоит, живая ставка,
Ее держал хвостач-старик.
Пыхтит, рукой и носом тянет,
Сердит, но только лезут слюни,
Того, кто только сладко взглянет,
Сердито тотчас рогом клюнет.
Она, красавица исподней,
Склонясь, дыхание сдержала,
И дышит грудь ее свободней
Вблизи веселого кружала.
И взвился вверх веселый туз,
И пала с шелестом пятерка,
И крутит свой мышиный ус
Игрок суровый, смотрит зорко.
И в муках корчившийся шулер
Спросил у черта: «Плохо, брат?»
Затрепетал… «Меня бы не надули!»
Толкнул соседа: «Виноват!»
Старик уверен был в себе,
Тая в лице усмешку лисью,
И не поверил он судьбе –
Глядит коварно, зло и рысью.
С алчбой во взоре, просьбой денег,
Сквозь гомон, гам и свист,
Свой опустя стыдливо веник,
Стояла ведьма, липнул лист.
Она на платье наступила,
Прибавив щедрые прорехи,
На все взирала горделиво,
Волос торчали стрехи.
А между тем варились в меди,
Дрожали, выли и ныряли
Ее несчастные соседи –
Здесь судьи строго люд карали!
И влагой той, в которой мыла
Она морщинистую плоть,
Они, бежа от меди пыла,
Искали муку побороть!..
И черти ставят единицы
Уставшим мучиться рабам,
И птиц веселые станицы
Глаза клюют, припав к губам.
И мрачный бес, с венцом кудрей,
Колышет вожжей, гонит коней.
Колеса крутят сноп мечей
По грешной плоти – род погони.
Новину обморков пахал
Сохою вонзенною пахарь,
Рукою тяжелой столбняк замахал
Искусен в мучениях знахарь…
Здесь дружбы нет: связует драка,
Законом песни служат визги,
И к потолку – гнездовьям мрака
Взлетают огненные брызги.
Со скрежетом водят пилу
И пилят тело вчетвером,
Но бес, лежащий на полу,
Все ж кудри чешет гребешком.
Смотрелася в зеркале
С усмешкою прыткою,
Ее же коверкали
Медленной пыткою.
У головешки из искор цветок –
То сонный усопший по озеру плыл
Зеленой меди кипяток
От слез погаснул, не остыл.
Туг председатель вдохновенно
Прием обмана изъяснял.
Все знали ложь, но потаенно
Урвать победу всяк мечтал.
С давнишней раной меч целует,
Приемля жадности удар,
О боли каждый уж тоскует,
И случай ищется как дар.
Здесь клятвы знают лишь на злате,
Прибитый долго здесь пищал.
Одежды странны: на заплате
Надежды луч не трепетал.
Под пенье любится легко,
Приходят нравы дикарей,
И нож вонзился глубоко
И режет всех без козырей.
Песня ведьм:
Вы, наши юноши, что же сидите?
Девицы дивятся, стали сердитей!
Бровям властелиновым я высока,
Ведьманы малиново блещет щека.
Полосы синие и рукоять…
К черту уныние! Будет стоять!
«Я походкой длинной сокола
Прохожу, сутул и лих,
Мчусь в присядке быстрой около
Ряда стройных соколих».
«Черных влас маша узлами,
Мы бежим, бия в ладони,
Точно вспуганы орлами,
Козы мчались от погони».
«Скрыться в темные шатры,
Дальней радости быстры,
Прижимая по углам
Груди к трепетным ногам…»
И жирный вскрикнул: «Любы бесу,
Тому, кто видел роз тщету,
И, как ленивого повесу,
Мою щекочете пяту!..
Смотрите, душ не растеряйте –
Они резвей весною блох!
И петель зайца не мотайте,
Довольно хныкать: ух и ох!..»
Разгул растет, и ведьмы сжали
В когтях ребенка-горбуна,
Добычу тощую пожрали
Верхом на угольях бревна.
«Узнай, узнай, я роком дадена!
Меня несут на блюде слуги!»
И полуобраз, полугадина
Локтями тянется к подруге…
И вот на миг сошло смятенье,–
Игрок отброшенный дрожал –
Их суд не ведал снисхожденья:
Он душу в злато обращал.
Смеюн, что тут бросал беспечно,
Упал как будто в западню,
Сказать хотелось сердцу речь, но
Все сожигалось данью дню.
Любимец ведьм, венец красы
Под нож тоскливый подведен,
Ничком упал он на весы,
А чуб (гляди!) белей, чем лен.
У злата зарево огней,
И седина больней,
Она ничтожна и слаба,
Пред ней колышется резьба.
И черт распиленный, и стружки,
Как змейки в воздухе торчат –
Такие резвые игрушки
Глаза сожженные свежат!
Быть отпущенным без песни,
Без утехи и слезы,
Точно парубки на Пресне,
Кладбищ выходцы мерзлы.
Любовниц хор, отравы семя
Над мертвым долго хохотал,
И – вкуса злость – златое темя
Их коготь звонко скрежетал.
Обогащенный новым даром
Игры, счастливец стал добрее
И, опьянен огней угаром,
Играет резче и смелее.
Но замечают щелки: счастье
Все валит к одному,
Такой не видели напасти –
И все придвинулись к нему.
А тот с улыбкой скромной девы
И дерзко синими глазами
Был страшен в тихом севе,
Все ворожа руками.
И жутко и тихо близ беглеца,
Крыл ускользают силы.
Такого ли ждали конца,
Какое дитя просили?
Он, чудилося, скоро
Всех обыграет и спасет.
Для мук рожденных и надзора,–
Чертей бессилит хладный пот!