Верочка влюблена в него немного.
– Знаете ли вы, m-lle Ивина, что такое Бетховен? – говорит Орест Карлович и торжественно поднимает палец. – Это – океан, это – наше солнце.
Верочка музыкальна.
Под руководством Ореста Карловича готовится она к институтскому концерту. Перед выходом от волнения у нее замерзают пальцы. Но вот она на эстраде. Ей кажется, что первые аккорды звучат тускло. О, как мучает ее каждый неполный, неточный звук… Но вот она овладела темой; она уже не думает о слушателях. Ей представляются белые крылья, и вот Верочка прильнула к ним и летит в голубой мир.
Потом Верочке устраивают овацию, и она плачет от счастья на груди Любочки.
Вспоминает Верочка, как она смотрела «Гамлета» в городском театре. Она видит себя пятнадцатилетней, в белом переднике; рядом Любочка; институтки сидят в ложах по восьми в каждой; с ними классная дама Гриневская, с тощим лицом и синими губами.
Но вот подымается занавес. Какие-то взволнованные люди говорят о призраке короля. И вот приходит принц. Как прекрасно его бледное лицо. На нем черный берет и в руках тонкая шпага. Да, он умнее всех вокруг, он все понимает и над всем смеется. Но тайная и глубокая печаль у него на сердце.
И вот звучат таинственные фразы.
– Я любил тебя, Офелия.
– Я верила, принц.
– Увы. Прошлого нет более… Я не любил тебя.
Но, нет, нет. Он любил ее, «как сорок тысяч братьев любить не могут»… А как страшен разговор с могильщиком… И как ужасен поединок с Лаэртом.
И вот, влюбленная в «Гамлета», живет Верочка в новом сне и мечтает о самоубийстве и шепчет непрестанно: «Быть или не быть?»
А на каникулах она жадно читает отцовские книги. И есть у нее один особый мир, куда она ревниво никого не пускает. В этом мире горит огромное великолепное солнце; в этом мире расцветают благоуханные, махровые цветы; в нем поет свою страстную, мучительную и нежную песню любовь: этот мир – Пушкин. Верочка его знает наизусть. Она читает и перечитывает Онегина, Моцарта и Сальери, Дон Жуана… С горящими глазами, бледнея от восторга, она шепчет: «Для берегов отчизны дальней…» И самого Пушкина она представляет себе, когда он под полуденным солнцем, бежит, гонимый страстью, без шляпы по открытой степи.
Верочка припоминает дни и ночи своей институтской жизни, и ей страшно, что прошло семь лет, и все эти годы пропали в какой-то странной мгле. И где она, Верочка, в этом тумане встреч, разговоров, книг? Воспоминания, как разорванные облака, проносятся легким караваном. Верочка перепутала все сроки. Иное, думает, было недавно, а если припомнить получше, вдруг оказывается, уже пять лет прошло с тех пор.
То вспоминает Верочка, как Груздева Любочка рассказывает ей, волнуясь и задыхаясь, что она влюблена в тенора Рогдаева и что она пишет ему письмо в стихах; то вдруг припоминает Верочка, как учитель математики, Скворешников, решив уравнение с тремя неизвестными, неожиданно упал, стукнувшись виском о черную доску – упал и перестал размахивать рукой и перестал говорить «милостивые государыни мои», перестал навсегда; то вдруг видит перед собой Верочка лицо институтки Акациевой, той самой, которая в год окончания поехала к родным в Петербург и утопилась в Неве, оставив записку: «Скучно жить…»
Верочка перелистывает свой дневник.
«Сегодня m-me Гриневская сделала мне замечание за то, что я опоздала на панихиду по нашей патронессе Уваровой… Как мне противна m-me Гриневская. Боже мой. Когда же я кончу институт?»
И Верочке странно читать теперь эти строки. Какое ей дело до этой худощавой, больной классной дамы, с синими губами и тоскующим взглядом.
Или вот еще:
«Я поссорилась с Любочкой. Вчера целый день она ходила обнявшись с Катей Рунич. Зачем это? Чтобы возбудить мою ревность? Но это смешно… Да, признаюсь, я разочарована: вот каковы дружба и верность. Я пошла в музыкальный зал и попросила у Ореста Карловича ключ от рояля. Орест Карлович был, как всегда, мил со мною и дал мне ключ. Я играла два часа. Когда я кончила, глаза мои были влажны от слез. Ах, музыка, музыка».
Верочке кажутся теперь наивными эти строки, но она продолжает перелистывать дневник.
«У нас, в институте, постоянные разговоры о замужестве, женихах… Многие уже засватаны. Летом венчается Катя Рунич… А я? Мне странно представить себя замужнею. Я не знаю, что такое любовь. В жизни, должно быть, не может быть такой любви, как в романах. Ах, любить, любить. Но на время не стоит труда, а вечно любить невозможно… Молодые люди, с которыми я встречаюсь, кажутся мне скучными и неинтересными. Я не знаю, что со мной; целый день у меня кружится голова и болит сердце».