– Не боюсь я мужиков, – сказал Ланской сердито, – а вы, батюшка, не каркайте зря. Ничего я не боюсь.
Жюли что-то объясняла с жестами офицерам и, указывая глазами на Ланского, повторяла непрестанно:
– Ah! C’est un brave homme! C’est un brave homme!
Ланской получил за Верой половину Ивняков и сто десять тысяч деньгами. Он тотчас же купил у Ипатия Андреевича его половину имения за шестьдесят тысяч и решил поставить хозяйство на широкую ногу.
А Ипатия Андреевича Жюли повезла заграницу, куда он захотел переселиться, как-то неожиданно поверив в революцию и чрезвычайно ее испугавшись.
Вскоре после свадьбы уехала из Ивняков и Любочка Груздева, и в старом доме опять стало тихо.
Новая жизнь не очаровала Веры. Она по-прежнему верила, что Ланской очень хороший человек; ей было приятно смотреть на него, когда он возвращался с поля, мужественный, загорелый, в черноземной пыли… Но с замужеством исчезла для нее прелесть одиноких томительных ночей, которые так мучительно и сладостно волновали сердце.
Первые недели супружества были тяжелы. Вспоминая ночь, когда после свадебного пиршества, Ланской вошел к ней в спальную, веселый, самодовольный и немного хмельной, Вера вздрагивала, и беспокойные мысли о ненужности брака рождались у нее в душе.
И ласки мужа не были теми пьяными ласками, о которых смутно мечтала Вера. Сначала она ничего не испытывала, кроме мучительного разочарования, и думала: «Боже мой! И это любовь. И это склоненное ко мне покрасневшее лицо, с надувшимися на лбу жилами, лицо влюбленного. Нет, это не то. Не то».
А потом, когда она привыкла к мужу, к его телу; когда она отказалась от осуществления своих девических мечтаний; когда она разгадала возможность иных наслаждений, грубых и корыстных, простых и определенных; она вся отдалась страсти, чувственной, жадной, слепой…
Вера понимала, что в такой страсти надо забыть о другом, и она стала смотреть на мужа, как на орудие наслаждений, как на покоренное ею существо… Она гордилась его телом, его силою, как охотник гордится собакою, и была уверена, что он не понимает иной любви, кроме той, которая связывает пары животных крепким узлом совокупления и деторождения.
Они разговаривали только об обыденном, и тогда Вера, чтобы заглушить тоску и забыть о новом ужасном одиночестве, старалась опьянить себя, утомить себя до беспамятства молчаливыми ласками без вдохновения и любви.
В своей страсти Вера была требовательна и жестока… Сергей Николаевич вставал рано; ему подавали верховую лошадь и он выезжал в поля почти каждый день, наслаждаясь обширностью своих новых владений… Он возвращался домой к завтраку, потом уезжал до обеда и, выспавшись, торопил прислугу подавать ужин.
Он был весь поглощен этою полевою жизнью и Вера смущала его своею страстностью.
Он оскорблялся, когда она со смехом и уже тайным недоброжелательством будила его, засыпавшего так неожиданно после объятий.
Однажды у Веры явилось подозрение, что она беременна. Тогда в ней проснулись дремавшие где-то в глубине сердца чувства матери. Она с новою страстью стала мечтать о ребенке и удалялась от мужа, удивляя теперь его своей холодностью.
Их брак стал похож на борьбу.
Вера скрывала свои подозрения относительно беременности, пока не убедилась в том окончательно.
Известие это Ланской принял с восторгом и почему-то был уверен, что родится мальчик.
Он окружил Веру новою заботливостью, несколько смешной и щепетильной.
Приближалась осень, но Ланской не думал о городе и решил бросить «сельскохозяйственный институт» и всецело посвятить себя имениям.
Наступил сентябрь. Осень всегда волновала Веру. И теперь багряная тишина насторожившейся листвы, обнаженные, чуткие поля и небо, прекрасное и строгое, пленяли Веру, восхищая и печаля. Чувствуя в себе новую зародившуюся жизнь, она старалась примириться со всеми, с мужем… Ей хотелось быть покорной, хотелось испытать боль и страдание, чтобы как-нибудь оправдать себя, свою жизнь, которую она считала до сих пор несчастной и никому ненужной. Она мечтала посвятить себя ребенку, который должен был родиться весною.
Вера старалась быть строгой к себе и снисходительной к другим и особенно к мужу. Но ей не всегда это удавалось. И, несмотря на то, что Сергей Николаевич тоже хотел быть почтительным и нежным, у них происходили иногда недоразумения, возникавшие как-то неожиданно без причины.
Вера хотела на зиму ехать в Петербург, а Сергей Николаевич настаивал на том, чтобы оставаться в деревне. Он говорил, что ему необходимо весною быть дома и самому следить за работами, а ей уже нельзя будет переезжать из города в деревню в последний месяц беременности, тем более, что в это время наступит распутица.