Сергей Николаевич пришел к Вере и сказал:
– Хочу прошлогодний овес продать. Я думал, цена поднимается, попридержал, а Баулеровская экономия, оказывается, по шестидесяти пяти продает, надо спешить, и потом еще одну жнейку хочу купить. Я в город поеду дня на три. Ты не боишься?
– А нельзя ли Ардальона Петровича послать? – предложила Вера нерешительно, почему-то смущаясь. – Право, лучше бы ты остался… Я не мужиков боюсь, а так вообще.
– Он не сумеет ничего, – нахмурился Сергей Николаевич, – впрочем, я останусь, если хочешь… Только страшного пока ничего нет, а мне очень надо в город.
– У меня тревога какая-то.
– У тебя всегда тревога, Верочка, только напрасно это все.
– Ну, хорошо, поезжай, Бог с тобой.
– Так я поеду, – весело сказал Сергей Николаевич, как школьник, отпущенный на вакацию.
Оставшись одна, Вера принялась было за чтение, но беспокойные мысли мешали ей. Она пошла в сад. Какие-то неопределенные предчувствия наполняли ее сердце.
«Зачем он уехал? – думала она про мужа. – Зачем? Ведь я просила его послать кого-нибудь».
Вера боялась признаться себе, что она рада остаться так, без мужа, остаться и ждать в мучительном волнении Шатрова. Она знала, чувствовала, была уверена, что он приедет.
Она пошла в молодой сад; там пахло яблоками, и все было закутано золотой от солнца паутиной.
Около шалаша сидел сторож с желтой всклоченной бородой, в рваном картузе; два раза тявкнула лениво старая Арапка, привязанная к дереву…
Вера бродила среди яблонь, как завороженная, и ей казалось, что солнечные лучи горят слишком ярко, необычно. Она изнемогала в знойной духоте.
Вера обошла медленно дом и очутилась за оградой. Белая развернулась вдали дорога среди золотых полей уставленных крестцами. Что-то чернело на горизонте.
«Это Шатров, – думала Вера, – это он…»
И она пошла по дороге. Но вдруг неизъяснимый страх напал на нее. Она вернулась домой. Торопливо вбежала в детскую. Там кормилица пеленала ребенка.
Вера опустилась на колени, прильнула губами к маленьким красным ножонкам, бормоча:
– Мне ничего не надо, кроме тебя, моя крошка. Я ничего не хочу, ничего…
Глаза ее стали влажными. Успокоившись, она вышла в столовую, где уже ожидал ее Шатров.
– Вы – одна, – сказал он, взяв ее руки и жадно целуя их.
– Довольно, довольно, – тихо проговорила Вера, отнимая руки…
– Боже мой! Как вы хороши сегодня. Вот я сейчас ехал сюда и клянусь вам, я опять чувствовал, как все изменяется во мне, и это всегда со мной, когда я приближаюсь к вам; я не умею объяснить, что это такое. Я никогда не чувствовал такой непосредственной любовной связи с миром, как в эти дни, в эти ночи… Это неожиданно и неясно – то, что я говорю. Но вы поймете, вы должны понять. Я люблю вас нежно и болезненно. Ваши глаза, ваша улыбка, все, все меня влечет и мучает, напоминая какое-то волшебное лицо и какую-то прекраснейшую песню, которую я слышал когда-то. Я не хочу скрывать от вас, что я предчувствую гибель. Я знаю, что я построил мой дом на песке… Но как сладостно погибнуть вместе с вами…
– Не надо, не надо. Я не хочу гибели. Я боюсь вас, – сказала Вера, в отчаянии ломая руки.