– Тра-та-та… Тра-та-та…
Шатров задернул шторы. Но, несмотря на это, комната то и дело освещалась красным огнем. И вдруг, почти одновременно с молнией, рухнул гром над шатровским домом.
– Господи! – вскрикнула Вера и закрыла лицо руками.
Шатров стал на колени и обнял Веру, шепча:
– Не бойтесь, не бойтесь… Я с вами… Я люблю вас…
– Боже мой! Оставьте меня, – шептала Вера, отстраняя его рукой.
Тогда взвился вихрь со свистом. И там, за окном, хлынули страшные водные потоки, клокоча неистово. Казалось, что кто-то бьет бичами по стеклам, что разлились реки там, за небом, и теперь все, бушуя, устремились на землю. И ветер, с диким воем закружившийся над домом, казалось, опрокинет сейчас эти высокие, но ветхие стены.
И еще раз гром с яростным ревом ринулся на старый дом, дохнув огнем.
Пряча голову в коленях Веры, целовал ее платье Шатров.
А Вера то шептала ему «оставьте, я не хочу», то гладила его рукой по волосам.
Потом Вера наклонилась к нему и губы их встретились и слились.
Но когда Шатров попытался расстегнуть ей платье, она опять вскрикнула, блеснув глазами.
– Не надо. Не надо.
Шатров прижался к ней, и она слабо отталкивала его, а потом опрокинулась на диван и закрыла лицо руками…
Спустя несколько минут Вера стояла около стола в измятой полузастегнутой амазонке. Она была бледна и крупные капли слез медленно отделялись от покрасневших век. Губы чуть вздрагивали. И в глазах ее было горестное изумление и ужас.
– Что же это? – сказала она тихо. – Что же это? Зачем?
Шатров сидел на диване, обхватив голову руками.
– Я люблю вас…
– Вы не так говорили про любовь! Любовь ли это?
Шатров опустился перед ней на колени и опять повторил:
– Я люблю вас.
Вера молча плакала.
– Не плачьте. Не мучайте меня, – шептал он в отчаянии.
– Боже мой! – простонала Вера. – И хотя бы страсть была настоящая. А это наваждение какое-то… Не вы ли говорили мне о мировой влюбленности? О предвосхищении смерти? Нет, не вы, а я знаю, что значат слова «Amor conclusse noi ad una morte»?.. Мы – мертвецы. Вот что это значит. Мы похоронили нашу любовь, если в самом деле она возникала.
Но Шатров больно сжал ей руки:
– Не говорите так. Не смейте говорить так.
– Почему же не говорить? Вы сами признавались, что предчувствуете гибель.
– Не так, не так, – оказал Шатров, опять сжимая до боли руки Веры, – поймите вы, наконец, что не в поступках наших, а в отношении самих нас к этим поступкам вся суть, смысл и тайна жизни. Вы мучаете себя и меня напрасно. Ведь, если бы сейчас хотя бы на одно мгновение мелькнула у меня трезвая мысль, если бы я равнодушно посмотрел на вас, тогда вы были бы правы, но я все так же благоговейно отношусь к вам. И вы для меня таинственны, как и прежде. И весь мир по-прежнему волшебен. Нет, нет, не отталкивайте меня.
– Я хочу вам верить, – проговорила она, в неловком смущении, поправляя платье, – я хочу вам верить. Кому же и верить мне? Ведь больше никого у меня нет… Но мне страшно… Мне кажется, что это начало конца.
– Ах, нет, нет.
– Начало конца, – повторила она, – вот если бы вера у меня была пламенная, тогда бы стоило жить… А так нет силы.
– Нет силы? – почему-то переспросил Шатров.
– Откройте окна, – сказала Вера, – кажется, дождь перестал.
Гроза и буря отошли прочь от шатровской усадьбы. В открытое окно светили теперь золотисто-зеленые лучи.
– Я не знаю, что будет, – шептала Вера, – не знаю, что теперь делать… Только сейчас домой надо. Скорей. Скорей.
Когда Шатров и Вера повернули на дорогу к Ивнякам, они заметили, что Лебедка разлилась широко, и все вокруг изменилось: батюшкин луг весь был в воде; часть сада была затоплена; и над этим темным озером, неожиданно возникшим, носились напуганные вороны с громким криком.
– Прощайте, прощайте, – сказала Вера, – поезжайте домой…
Шатров соскочил с лошади и, подойдя к Вере, прошептал, задыхаясь.
– Не надо говорить «вы»… Не надо, Вера. Я люблю тебя. Мы должны увидеться завтра, должны…
Он обнял ее колени и прижался к ним.
– Хорошо, – сказала Вера, – завтра у криницы, где дуб старый… Знаете? Знаешь? В седьмом часу… Что я делаю! Боже мой.
Она нерешительно отстранила Шатрова и поскакала домой. Вере казалось, что по лицу ее можно угадать то, что произошло два часа тому назад; она чувствовала, что руки ее и все тело горит от прикосновений Шатрова, она не знала, что теперь надо делать, и с ужасом думала о том, что приедет муж и ей придется говорить с ним…
Вера прошла в детскую. Она наклонилась над постелькой, где спала Маша. Крошечный полуоткрытый ротик ребенка показался Вере трогательным.