Жена Гадораама, Реума, была красива, как лань или серна. Глаза ее были прозрачны, как ключевая вода, из них Гадораам видел иногда свое отражение, и оно казалось ему тогда прекраснее, чем он сам. Гадораам любил также целовать черные кудри Реумы и ее груди, которые благоухали, как нард, и ее ноги, умащенные миррою и елеем.
Так долгие часы проводил он в шатре своем, и вместе с ним была прекрасная Реума. Но детей у них не было. И это печалило их.
Иногда Гадораам садился на осла и отъезжал от шатров и смотрел издали на свои богатства. Верблюды казались тогда горбатыми холмами, а стада овец и коз были похожи на густой кустарник, колеблемый ветром.
Гадораам делал знак рукою. И тотчас рабы складывали шатры, снаряжали повозки и гнали стада.
Тонконогие овцы, с влажными мордами, с длинною, запыленною шерстью бежали впереди каравана, оглашая воплями пустынную даль. Верблюды, как умудренные жизнью старики, лениво шагали, мотая головой. Черные рабы, хлопая длинными бичами, распевали гортанно унылые песни. Наложницы, полуодетые, изнывали от жары в закрытых повозках…
Гадораам смотрел на свой караван и думал:
– На что мне мои богатства, когда нет у меня потомства? Если я встречу на пути моем царя или купца, они посмеются надо мною. Они скажут: «Бог не благословил тебя, Гадораам, и ты, как евнух, обречен на бесплодие».
И тосковал Гадораам, и утешался мечтами. Ему мерещилась Реума беременной, с крутым полным животом. Он представлял себе ее радость. Он уже видел Реуму рождающей, слышал ее крики от здоровой материнской боли – крики, такие приятные для его слуха.
Тогда Гадораам молил Бога даровать ему потомство. Он останавливал караван, располагался лагерем. Трое суток, по слову патриарха, воздвигали рабы жертвенник. И огромное сооружение высилось среди пустыни, как каменный знак, обращенный к Богу. Гадораам подымался по ступеням жертвенника, и рабы подавали ему на длинных пиках животных, обреченных на жертву, и патриарх сам совершал всесожжение, не жалея тука откормленных тельцов и овнов. Дым, черный и жирный, вздымался столбом над пустыней. И ангелы принимали в золотые чаши благоуханную жертву и приносили ее Неизреченному.
Потом Гадораам шел в шатер и обнимал там Реуму и возлежал с нею на ложе. И в это время тишина была в лагере. Все рабы и наложницы лежали распростертые недвижно, умоляя своих богов даровать Реуме зачатие.
Но Реума оставалась неплодной.
Была у Реумы рабыня по имени Фамарь, египтянка. На родине служила Фамарь в храме Бубасты, помогая жрицам совершать курения пред божественным ликом Девоподобной Кошки.
И теперь молилась Фамарь богине своей, когда ночью луна восходила над великой пустыней. Фамарь удалялась от шатров и подолгу стояла прямая, как тростинка, с глазами широко открытыми, с руками поднятыми кверху.
Не похожа была Фамарь на Реуму, но не менее ее была прекрасна. Волосы у Фамари были подобны золоту офирскому, глаза – светильникам в храме Озириса, губы – пурпуру спелого граната… И было ей тогда двенадцать лет.
И вот сказала Реума Гадорааму:
– Господь не хочет даровать мне потомство. Войди, Гадораам, к служанке моей, Фамари. Она молода и прекрасна. Пусть она зачнет и родит мальчика. И мы усыновим его.
Тогда Гадораам сказал:
– Пусть она придет ко мне в шатер.
И вот Реума приготовила ложе, сожгла благовонные травы и привела Фамарь в шатер к Гадорааму. И девственница стала перед патриархом.
Тогда Реума сняла одежды с Фамари и сказала Гадорааму:
– Эта египтянка похожа на лилию. Посмотри, какая нежная у нее кожа. И какие стройные у нее ноги: они широки в бедрах и совсем маленькие у ступни. А какие глаза у Фамари – как драгоценные и волшебные камни горят они. А какие у нее губы – их еще никто не целовал, но они благоухают. И сладостно будет целовать их, потому что всегда они шепчут молитвы. Войди, Гадораам, к египтянке, и зачнет она сына.
Когда Фамарь услышала такие речи, она сказала:
– Нет, господин, не касайся меня, потому что не хочу я зачатия. Я хочу остаться девственницей. И объятия твои, Гадораам, будут для меня как знак смерти. Хочу ночью в пустыне смотреть на луну, единую, которую я люблю. А мужчины ненавистны мне, как ядовитые змеи, и уста их горьки для меня, как полынь.
Но Гадорааму понравилась Фамарь, и он подумал: «Пусть не хочет она меня. Тем сладостнее будет для сердца моего войти к ней. И тогда наверное от семени моего родится у нее сын».