— Вон как, брат, а? Может быть, уже штук четыреста теперь стало там оленей, а оставалось к концу двадцатого года так, самая малость, — может, десять голов… Вот что значит заповедник! — ликовал Белогуров.
— Однако огромный кусок лесов заняли! Надо как-нибудь нам и туда сходить.
— Хочешь? Сходим! Непременно сходим! — похлопал Кудахтина по плечу Белогуров.
Между тем подошла к ним с той стороны, куда двинулся беззаботный техник, женщина в белой кофточке и серой клетчатой юбке, приземистая, немолодая, уже с проседью в редких волосах, с морщинками около карих глаз, с рыхлой полнотою пожилых женщин. Она сказала с подходу, без интонации и ударений:
— Вы инженеры, товарищи? Из дома отдыха горняков? Любители путешествий? А я агроном Хромцова, агроном этого участка.
— Значит, кроме этого, есть еще плантации лаванды? — спросил Белогуров.
— Разумеется, не одна только эта. Всего три участка и все в разных местах. Здесь только сто тридцать га лаванды, а в других двух участках около четырехсот.
— Ого! Да вы, значит, тут море масла выжимаете?
— Все-таки не море. Вот мы закладываем в три наших куба тонну сырья, а через два с половиной часа получаем с тонны всего только восемь — десять кило масла. А с гектара добывается от двух до пяти тонн сырья.
— Почему же все-таки такая разница: то две тонны, то пять? — удивился Кудахтин. — От почвы это, что ли, зависит?
— Нет, от возраста этой самой лаванды. Молодая лаванда цветет не густо, дает мало сырья: чем старше — тем больше, но… до известного предела! Старше восьми лет она дает уже все меньше и меньше, а в двенадцать совсем перестает цвести, тогда ее надо выбрасывать и заменять новой. У нас это дело совсем молодое, старше пятилетних кустов нет, и пятилетние самые доходные.
— Черенками сажаете?
— И черенками и делением кустов, однако и семенами не брезгаем сажать, хотя семена эти совсем крошечные, меньше маковых зерен.
— Хорошо, но сюда-то именно, на эти горы, зачем вы забрались с лавандой? — спросил Белогуров.
— Да ведь наша лаванда — французская, lavandula vera, лаванда настоящая… Есть еще несколько видов лаванды, но те менее выгодны. А на опыте Франции — очень, между прочим, давнем, — дознано, что самые лучшие выходы масла дает лаванда, если разбивать плантации на такой вот высоте — на высоте трехсот — четырехсот метров над морем. И второй участок наш тоже на такой высоте и третий. Кроме трех наших, есть в Крыму еще плантации лаванды, всего до семисот пятидесяти гектаров, и в прошлом году выгнали всего до шести тонн масла, а это уж не шуточка, это — на два миллиона рублей.
— А куда же все-таки ваше масло идет? Мы, невежды, этого не знаем, — сказал Кудахтин.
— Не вы одни не знаете: дело новое… Куда идет? На душистые туалетные мыла, на духи, на конфекты… Даже есть у нас требование на лавандовое масло от керамических и от фарфоровых заводов.
— Гм, очень трудно представить, зачем для посуды лавандовое масло! — посмотрел на Белогурова Кудахтин.
— Какой-нибудь секрет производства, — выпятил недоуменно губы Белогуров.
— По-видимому, да, — продолжала Хромцова. — Но пока на все наши потребности, говорят, нам хватит восемь тонн масла. А вот во Франции, я слышала, добывают его ежегодно до ста тонн!
Кудахтин качнул головой и бормотнул:
— Ка-кие-е душистые!
— Погодите, и у нас дело восемью тоннами не кончится. Может, лет через двадцать и мы до ста тонн дойдем! Чем у нас хуже лаванде расти? Да у нас теперь даже и на Кубани начали разводить лаванду.
— Ну, хорошо, а как качество масла? Дело не в количестве, а в качестве, — сказал Белогуров. — Должно быть, похуже французского?
— Ничуть не хуже! Ведь мы посылаем свое масло в Москву на фабрику в таких красивых запаянных жестянках: по девять кило масла входит в жестянку, — соответственно тонне сырья. А в Москве на фабрике сидит дегустатор…
— Человек с носом? — проворно вставил Белогуров.
— Вот именно, человек-нос, единственный, незаменимый спец… У него на столе такие пробирки, он соединяет разные масла и нюхает, — вся его работа! Так получаются наши советские духи. Говорят, до семнадцати компонентов иногда входит в те или иные духи, а потребительницы их, конечно, не знают подобных обстоятельств…
— А если у этого незаменимого спеца будет насморк? — с усилием спросил Кудахтин.
— Тогда стоп машина! Тогда всей алхимии до его выздоровления отдых… Так вот этот спец признал наше масло вполне хорошим. Оно и не может быть, конечно, ни каким-нибудь посредственным, ни тем более плохим. Лаванда любит южные склоны, — пожалуйста, у нас здесь их сколько угодно! Любит шиферную почву, — здесь везде шиферная почва… Но она не любит дождливой весны, как в этом году, например, была, поэтому выход масла у нас теперь меньше, чем девять кило с тонны. Зато в прошлом году было почти десять! Это и во Франции считается рекордом. Так что большое значение в нашем деле имеет погода… А цвет масла меняется несколько в зависимости от чего бы вы думали? — от спелости сырья. Когда лаванда в полном цвету, масло бывает зеленое, а теперь, например, она уже частью отцвела, — теперь масло желтое.