Тут подзабыл малость…
Тут опять забыл, дальше:
Егор, сам оглушенный силой слов, некоторое время сидел, стиснув зубы, глядел вперед… И была в его сосредоточенном далеком взгляде решимость, точно и сам он давно бросил прямой вызов тем каким-то – „на том берегу“ – и не страшился. И сам Егор в эту отрешенную минуту являл собой силу нешуточную, дерзкую. Жизнь, как видно, нелегкая, не сломала его, а только отковала фигуру крепкую, угловатую.
– Как стихи? – спросил Егор.
– Хорошие стихи.
– Хорошие. Как стакан спирту дернул, – сказал Егор. – А ты говоришь: не люблю стихи. Молодой еще, надо всем интересоваться. Останови-ка… я своих подружек встретил.
Шофер не понял, каких он подружек встретил, но остановился. Егор вышел из машины… А был вокруг сплошной березовый лес. И такой это был чистый белый мир на черной еще земле, такое свечение!.. Егор прислонился к одной березке, огляделся кругом.
– Вот же, курва, что делается! – сказал он с тихим восторгом. Повернулся к березке, погладил ее ладонью. – Здорово! Ишь ты какая… Невеста какая. Жениха ждешь? Скоро уж, скоро. – Егор быстро вернулся к машине. Все теперь понятно. Нужен выход какой-нибудь. И скорее. Немедленно.
– Жми, Леша, на весь костыль. А то у меня сердце счас из груди выпрыгнет: надо что-то сделать. Ты спиртного с собой не возишь?
– Откуда!
– Ну, тогда рули. Сколько стоит твой музыкальный ящичек?
– Двести.
– Беру за триста. Он мне понравился.
В областном городе, на окраине, Егор остановил машину, не доезжая того дома, где должны были находиться свои люди.
Щедро расплатился с шофером, взял свой музыкальный ящичек и дворами – сложно – пошел „на хату“.
„Малина“ была в сборе.
Сидела приятная молодая женщина с гитарой… Сидел около телефона некий здоровый лоб, похожий на бульдога упорно смотрел на телефон… Сидели еще четыре девицы с голыми почти ногами… Ходил по комнате рослый молодой парень, временами поглядывал на телефон… Сидел в кресле Губошлеп с темными зубами, потягивал из фужера шампанское… Еще человек пять-шесть молодых парней сидели кто где – курили или просто так.
Комната была драная, гадкая. Синенькие какие-то обои, захватанные и тоже драные, совсем уж некстати напоминали цветом своим весеннее небо, и от этого вовсе нехорошо было в этом вонючем сокровенном мирке, тяжко. Про такие обиталища говорят, обижая зверей, – логово.
Все сидели в странном каком-то оцепенении. Время от времени поглядывали на телефон. Напряжение было во всем. Только скуластенькая молодая женщина чуть перебирала струны и негромко, странно-красиво пела (хрипловато, но очень душевно):
Во входную дверь негромко постучали условным стуком. Все сидящие дернулись, как от вскрика.
– Цыть! – сказал Губошлеп. И весело посмотрел на всех. – Нервы, – еще сказал Губошлеп. И взглядом послал одного открыть дверь.
Пошел рослый парень.
– Чепочка, – сказал Губошлеп. И сунул руку в карман. И ждал.